Долго смотрели мы, как исчезал он за облаками, склонившимися на грудь могучих гор. Молчали. Я думал: «Дикая горная страна Хевсуретия, в которую так трудно пробраться и из которой еще труднее выбраться, -только маленькое пятнышко под взором быстролетных всадников воздуха».
Рум сказал:
— Эту железную птицу тоже сделали люди снизу. Я всегда смотрю на нее, когда она пролетает по небу. Я отдал бы свою серебряную шашку, коня и свой замок за то, чтобы у меня была своя железная птица.
— Зачем тебе, Рум?
— Так, -ответил он уклончиво. -Так. По-моему, тот, у кого есть эта птица, знает все, что только можно узнать во всем мире.
Оставить меня у себя в замке Рум не мог.
— Ты слышал уже, что я говорил. Мне нельзя сейчас открыто ссориться с Уллой. Потерпи еще немного, подожди до осеннего праздника.
Я успел вернуться домой к ночи. По пути нарвал без разбора всяких трав. Весь замок был освещен, и много коней стояло во дворе. С минуты на минуту ожидали приезда жениха. Улла веселился: много было приготовлено вина для гостей, много наварено жирной баранины и нажарено на вертеле сочных ломтей вкусного кабаньего мяса.
Жених опаздывал. Гостей начинал разбирать голод. Улла то и дело посылал то одного, то другого за ворота, чтобы узнать, не слышно ли топота.
— Едут! — крикнули наконец.
— Ге! Хорошо. Эй, старуха! Одета ли Нора? Пусть сейчас выйдет встречать гостей.
Нора вышла. Ее заплаканные глаза блестели, и она чуть дрожала. Она видела, что помощь не пришла, что ждать помощи поздно уже… Заскрипели ворота. Улла выбежал встречать, и вдруг я услышал бешеные крики, проклятия и жалобный вой старухи… Я выбежал с факелом во двор.
Человек десять всадников, спрыгнув с седел, осторожно принимали на руки чье то безжизненное тело. Всадники были окровавлены, многие изранены. До замка доехала только половина; вторая половина нарвалась на засаду в узком проходе Джайраньей тропы.
Нору увели.
Холодная злоба охватила Уллу.
— Я знаю, кто это! Я знаю, чьи это проделки! -говорил он, шагая из угла в угол.
И так же, как давеча Рум, помолчав добавил:
— Но сейчас нельзя, сейчас еще рано. Мы подождем до осеннего праздника и тогда рассчитаемся за все.
— Улла, — обратилась к нему старуха вкрадчиво. — А откуда Рум мог узнать, что мы ждем гостей с Джайраньей тропы?
Улла подошел ко мне и крепко стиснул мне горло.
— Ты где был?
— Я рвал травы в лесу недалеко от замка, благородный Улла, -с трудом ответил я. — Я нарвал много хороших лечебных трав.
Пальцы разжались, и я полетел в угол. Улла стал совещаться о чем-то с всадниками.
«И тот до осеннего праздника, и этот тоже! Ну и будет праздник!» -подумал я.
На следующий день я достал дегтя, растолок в ступе несколько диких яблок, сварил в котле все травы, смешал их в одну массу, сложил в глиняный горшок и понес «лекарство» Улле. Я вошел к нему в комнату. По-видимому, он только что вышел. В углу я заметил маленькую, окованную железом дверку и осторожно подергал ее: дверка была заперта. Я приник ухом и ясно услышал, как за ней несколько раз лязгнула о камни железная цепь. Я выскочил назад, сел у порога нижнего этажа, подождал, пока вернулся со двора Улла, и протянул горшок с мазью. Он взял и не сказал ни слова.
«Кто бренчит в угловой башне цепями?»
Долго ломал я голову. Может быть, там просто медведь? Нет, не медведь! Это не медведю старуха носит каждое утро вареное мясо и куски овечьего сыра… Пленник… раб Уллы. Но это не похоже на Уллу. Улла давно убил бы его и выставил голову над воротами замка. Почему-то он бережет его, для него он спрашивал лекарство. Почему к этой комнате не допускает он никого, даже своих друзей?
Долго я соображал, но ничего сообразить не мог.
Приблизился большой осенний праздник. В замке шли приготовления. Вернувшиеся с горных пастбищ стада баранов еле волочили гнущиеся от тяжести курдючного жира ноги. Крепкие вина были приготовлены из прелых диких яблок. Лошадей перестали кормить жирными травами и держали на сухом сене, чтобы были легче. И хевсуры, разбившись кучками, с утра до вечера тренировались в метании копий, в борьбе, в схватках на саблях. И не важно, что то у одного, то у другого после дружеской схватки окрашивались кровью кожаные рубахи — хевсур крови не боится!
Опять позвал меня Улла, показал старую, затрепанную картинку и спросил:
— Знаешь ты, что это такое?
— Это пулемет, Улла. Это такое ружье, которое может стрелять тысячу раз, пока ты успеешь выпустить две обоймы.
— А ты видел такое ружье?
— Видел ли, Улла? Я не только видел, я и сам много раз стрелял из такого ружья!
— А ты можешь построить такое ружье?
Я вспомнил случай, когда, сознайся я в неумении лечить, сам обрек бы себя на смерть, и ответил твердо:
— Могу, Улла. Но только для этого мне нужно много времени и вещей.
— Хорошо, — усмехнулся он и вышел.
А я подумал: «Спроси ты меня сейчас, могу ли я построить боевой аэроплан, я, вероятно, тоже ответил бы, что могу, потому что кому охота подыхать, когда осенний праздник уже близко!»
Но перехитрил меня на этот раз Улла, и дорого обошлась бы мне моя ложь.
Со всех сторон к замку Уллы съезжались хевсуры. Старшие говорили, что давным-давно не было такого людного праздника. Дикие леса оживились криками; по полянам горели костры. Многие гости ночевали под открытым небом — жарили, варили, пили привезенные с собой вина. Рум с отрядом всадников приехал поздно вечером. Улла пригласил его к себе в замок, и Рум, отобрав с собой десяток наиболее преданных ему хевсуров, въехал во двор.
Пили много. Столы были уставлены кувшинами с молодым вином и пестрыми закусками. Я заметил, что Рум только прикладывал рог к губам, делая вид, что пьет, а сам зорко смотрел за всем, что делалось вокруг. Смотреть было за чем. Становилось весело, подозрительно весело! Улла то и дело вставал, выходил, что-то кому-то приказывал…
Раз, воспользовавшись тем, что Улла вышел, Рум сам направился в коридор. В коридоре он столкнулся с Норой.
— Нора, -шепотом проговорил он, -завтра под вечер мы нападаем. К этому времени подъедет отряд друга моего, Алимбека. -И еще тише добавил: -В ущелье возле Черной скалы тебя будет ждать свободная лошадь и три всадника. Во время схватки беги туда — они будут ждать тебя до тех пор, пока ты не прибежишь или пока я не прикажу им уйти.
Он вернулся обратно. Он так и не узнал, что Улла, нарочно выпустивший Нору, чутко вслушивался в разговор, приникнув ухом к окну.
Улла снова вышел к гостям; лицо его было озабочено. Он досадовал, что взрыв шума из соседней комнаты помешал ему расслышать последние слова Рума, обращенные к Норе.
Он налил и поднял полный рог вина. Все замолчали.
— Пью за силу и мощь вольной Хевсуретии и за погибель всех ее изменников и предателей! — при этом Улла вызывающе посмотрел на Рума.
Рум вздрогнул и ухватился рукой за рукоять шашки, но пересилил себя и промолчал; к кубку он не притронулся. Улла снова злобно посмотрел на него.
— Пей! -сказал он.
— Нет,- ответил Рум, -мне не нравится твой тост, Улла.
— Скажи свой,- вызывающе предложил тот. Рум встал и тоже налил кубок.
— Пью за счастье Хевсуретии и за дружбу с людьми из долин, сбросившими своих властелинов и призывающими нас сделать то же самое!
Криками одобрения и негодования покрылись его слова. Улла с потемневшим лицом вырвал у Рума рог и выплеснул вино на землю.
Все повскакали с мест, и схватка, казалось, была неизбежна.
Но Улла вдруг остыл. В его расчеты не входило начинать сейчас, ибо он готовил более верный удар. Рум тоже вспомнил, что отряд Алимбека прибудет только завтра к вечеру.
В дело вмешались старики и вынесли решение: Улла должен драться с Румом на саблях, один на один, завтра, после окончания борьбы и конских состязаний.
Оба наклонили головы в знак согласия. Рум встал, за ним встала его охрана, и через несколько минут их кони затопали, удаляясь из замка.
Зеленая долина перед замком еще с утра начала наполняться конными и пешими хевсурами. Наконец праздник начался.
Впереди на траве расселись огромным кругом старики-законодатели, судьи и блюстители вековых традиций. Их обступило плотное кольцо зрителей и участников.
Вышли в середину круга двое. Гул смолк. Старики подали им два железных кольца с тремя железными шипами на каждом. Кольца эти надеваются на большой палец правой руки. Один из стариков хлопнул в ладоши.
Противники были без кольчуг в мягких кожаных рубашках. Оба чуть-чуть склонили головы и, защищая приподнятой левой рукой лица, стали, крадучись, подходить друг к другу. Сошлись близко. Один стремительно прыгнул вперед. Он взмахнул правой рукой, чтобы ударить противника кольцом по лицу. Но тот вовремя закрылся рукавом и в свою очередь взмахнул рукой.
Широкая красная царапина протянулась по щеке противника.
— Первая кровь! -закричали зрители.
Через несколько минут по той же щеке протянулась вторая полоса. Зрители заволновались, но тут раненый, воспользовавшись промахом противника, наскочил на него так внезапно, что тот не успел поднять руку, и сразу три кровавых полосы заалели на его лице.
— Го-го-го! Хорошо! Давай еще!
Через несколько минут оба лица были целиком окровавлены, а бараньи рубахи окрашены тонкими струйками стекающей крови.
Схватка окончилась.
Тогда старики сосчитали, сколько царапин у каждого из бойцов: у первого — четыре, у второго — шесть. Первый выиграл две царапины — двух быков своего противника.
Пары выходили и выходили без конца.
Глаза зрителей разгорались все ярче, руки все чаще тянулись к кинжалам.
Потом пошли конские состязания.
Кучка всадников, человек тридцать, еще давно умчалась куда-то. Но вот они внезапно для меня показались на вершине горы, обращенной к нам обрывистым скатом.
— Что они будут делать? -спросил я. -Зачем они туда забрались?
— Они будут спускаться вниз, и кто первый спустится, тот выиграет.
Я ахнул: каменный скат был настолько крут и гладок, что оттуда и ползком не спустишься, а тут еще на конях!
От нас всадники казались черными точками. Снизу дали сигнальный выстрел, и черные точки поползли по скату. Это была дьявольски рискованная игра. С одной стороны, нужно стараться спуститься первым, с другой — всякая попытка чуть подогнать лошадь может окончиться тем, что и всадник и конь полетят через голову вниз.
В ясном воздухе видно было, как лошади взвиваются, садятся на круп и цепляются за каждый уступ, за каждую впадинку…
Минут через двадцать небольшая часть всадников уже опередила других; через пятьдесят впереди шли только трое. Наконец до подошвы горы им осталось совсем немного — несколько сажен. Тогда один из них захотел рискнуть и пустить лошадь прямо вниз. Другой понял его и решил сделать то же самое. Третий побоялся.
Оба коня вдруг прыгнули вперед; сдержать их было уже поздно.
Тотчас же первый конь упал на передние ноги, а всадник, перелетев через голову, грохнулся о землю и покатился вместе со своим конем вниз.
Конь второго со всего размаха врезался ногами в щебень, почти у самого подножия горы, и в следующую секунду огромным прыжком достиг мягкой зеленой лужайки под скатом.
Отзывы о сказке / рассказе: