Глава XIV
Бывал ли день ужасней и славнее?
Шекспир, Макбет
Первая ночная вахта не принесла перемен. Уайлдер явился к пассажиркам в отличном настроении и с тем веселым выражением, которое появляется на лице любого морского командира, когда он удачно отошел от берега и судно его счастливо плывет по вольному бездорожью бездонной океанской пучины. Теперь он уже не говорил об опасности путешествия, а, напротив, старался изгладить из памяти обеих дам свои прежние речи, оказывая им бесчисленные знаки внимания. Миссис Уиллис уступила его столь явным усилиям рассеять их опасения, и посторонний наблюдатель, не знавший, что произошло между ними раньше, мог бы подумать, что эта сидящая за вечерним столом компания — просто спокойная и довольная группа путешественников, для которых плавание началось при самых счастливых предзнаменованиях.
И все же по временам гувернантка так вопросительно поглядывала на нашего искателя приключений, что ее взгляд и слегка сдвинутые брови выдавали скрытое беспокойство. Она слушала веселые шутки и рассказы молодого моряка со снисходительной, хоть и несколько грустной улыбкой, словно его юношеское воодушевление, скрашенное характерным, подлинно морским юмором, вызывало в ее памяти близкие сердцу, но печальные образы. В оживлении Джертред не было никакой примеси грусти. Ей предстояло вернуться домой, к любимому и любящему отцу, и при каждом свежем порыве ветра она всем существом своим ощущала, что позади осталась еще одна из разделяющих их скучных морских миль.
За эти недолгие, но приятные часы молодой человек, столь необычным образом оказавшийся капитаном бристольского купца, предстал девушке в совсем ином свете. Хотя речь его отличалась откровенной мужественностью моряка, она была в то же время не лишена изысканности, свойственной человеку воспитанному. Часто при шутках его Джертред старалась сдержать улыбку, и от этого на щеках девушки появлялись ямочки, словно легкий ветер рябил прозрачную гладь родника; а раза два, когда Уайлдер вставлял в разговор неожиданное и особенно забавное замечание, она заливалась веселым смехом.
После часа дружеской беседы на корабле ледяная оболочка, в которую так часто бывают заключены лучшие человеческие чувства, нередко тает быстрее, чем после многих недель вежливых церемоний на суше. Пусть тот, кто в этом сомневается, лучше подвергнет сомнению свою собственную способность к дружескому общению с другими людьми. Нам кажется, что человек, затерянный среди океанской пустыни, яснее понимает, насколько его счастье зависит от других. Он поддается чувствам, над которыми подшучивал в суете и рассеянности безопасной жизни на берегу: его радует и подбодряет симпатия тех, кто находится в таком же положении, как и он. Общность риска создает и общность интересов, из чего бы ни складывались эти интересы. Подлинный философ, может быть, добавит, что каждому путешественнику ясно, насколько обстоятельства и судьба его спутника тождественны с его собственными, и благодаря этому сходству они приобретают цену и в его глазах. Но, даже если это умозаключение правильно, провидение, к счастью, создало многих представителей рода человеческого такими, что это низменное чувство остается скрытым в глубине наших душ; во всяком случае, ни одного из трех человек, проведших вечерние часы за столом на борту «Королевской Каролины», нельзя было причислить к подобным эгоистам. Здесь они, казалось, совершенно забыли, что разговор, положивший начало их знакомству, вызвал между ними натянутость и недоверие; если же о нем и вспоминали, то таинственность всех обстоятельств и участие, которое проявил к ним молодой человек, вызывали еще больший интерес к нему обеих женщин.
Пробило восемь склянок [Склянка — получасовой промежуток времени, в течение которого пересыпался песок в песочных часах. Счет времени начинался в полдень, когда били рынду (особый звон). Затем каждые полчаса вахтенный отбивал склянки в судовой колокол], и не успели трое собеседников отдать себе отчет, что время уже позднее, как раздался грубый, хриплый голос, созывавший людей на новую вахту.
— Начинается вторая ночная вахта, — с улыбкой сказал Уайлдер, заметив, что при этих непонятных ей звуках Джертред вздрогнула, как робкая лань, заслышавшая зов охотничьего рога. — У нас, моряков, голоса не всегда благозвучные, как вы сейчас легко могли судить. Впрочем, здесь, на «Каролине», найдутся уши, для которых этот голос еще менее приятен.
— Вы имеете в виду спящих? — спросила миссис Уиллис.
— Я имею в виду тех, кто сейчас пойдет на вахту. Для матроса нет ничего слаще сна: это ведь самая непрочная из доступных ему радостей. С другой стороны, для командира нет ничего вероломнее сна.
— Но почему для командира сон не так приятен, как для простого матроса?
— Потому что даже во сне он отвечает за людей и судно.
— Вы молоды для такой ответственности, мистер Уайлдер.
— На морской службе все стареют преждевременно.
— Так почему бы вам не бросить эту службу? — быстро спросила Джертред.
— Бросить! — задумчиво повторил он, пристально глядя на девушку и словно медля с ответом. — Для меня это все равно, что отказаться от воздуха, которым я дышу.
— И давно вы так преданы своей профессии? — спросила миссис Уиллис, снова переводя взгляд с простодушного личика своей воспитанницы на молодого человека.
— У меня есть подозрение, что я и родился на море.
— Подозрение? Но вы же, конечно, знаете, где родились?
— Все мы основываем свое знание об этом немаловажном событии на свидетельствах других, — с улыбкой ответил Уайлдер. — Мои первые воспоминания связаны с океаном, и мне даже как-то трудно считать себя сухопутным существом.
— Но вам, по крайней мере, повезло с теми, кто опекал вас с детских лет и заботился о вашем воспитании?
— О да! — горячо ответил он. Затем, на миг закрыв лицо руками, молодой моряк встал и добавил с грустной улыбкой: — А теперь меня призывают мои последние обязанности за эти сутки. Не хотите ли посмотреть на ночное море? Такой искусный и мужественный моряк, как вы, не может лечь спать, пока не убедится, какова погода.
Гувернантка взяла предложенную ей руку, и они, погруженные каждый в свои мысли, молча поднялись по ступенькам. Джертред, как всегда простодушная и веселая, поднялась вслед за ними, и вскоре все трое оказались у подветренного борта шканцев.
Ночь была не столько темна, сколько туманна. В небе светила яркая полная луна, но теперь она плыла за пеленой темных туч, слишком густых для того, чтобы их мог пронизать ее отраженный свет. Лишь местами, там, где облачный покров был реже, пробивался беглый луч, озаряя воду, словно неясное мерцание далекого факела. Ветер был свежий и притом восточный; длинные полосы сверкающей пены шли друг за другом, и от них вода казалась даже более светлой, чем небо. Была довольно сильная бортовая качка, и каждый раз, когда судно врезалось в нарастающую волну, кверху взлетал широкий полумесяц пены, словно море прыгало от радости на всем пути корабля. Но, хотя погода была благоприятная, ветер не совсем противный, а небо скорее пасмурное, чем угрожающее, этот неясный (а с точки зрения не моряка, даже неестественный) свет делал весь пейзаж каким-то особенно опустошенным и диким.
Выйдя на палубу, Джертред вздрогнула, и у нее вырвалось приглушенное восторженное восклицание. Темные волны вздымались и опадали на горизонте, где главным образом и разливался этот казавшийся сверхъестественным свет, и даже миссис Уиллис глядела на них с ощущением глубокой беспомощности. Но Уайлдер смотрел на все так, словно перед его глазами расстилалось безоблачное небо, — для него в этой картине не было ничего нового, ужасного или чарующего. Совсем иначе вела себя его более юная и восторженная спутница. Когда улеглось первое чувство благоговейного страха, она воскликнула, охваченная пылким восторгом:
— Одна такая ночь вознаграждает за целый месяц заключения на корабле! Как вы, должно быть, наслаждаетесь такими картинами, мистер Уайлдер, — ведь вы можете постоянно любоваться ими!
— Да, конечно, они могут доставлять удовольствие. Хотел бы я только, чтобы ветер немного переменился. Не нравится мне это небо и затуманенный горизонт да и ветер, который так упорно дует с востока.
— Судно идет очень быстрым ходом, — спокойно возразила миссис Уиллис, заметив, что молодой человек говорит не думая, и опасаясь, как бы его слова не испугали ее воспитанницу. — Если мы все время будем идти своим курсом, то можно надеяться на скорый и благополучный конец путешествия.
— Конечно! — вскричал Уайлдер, понявший свою неосторожность. — Вы совершенно правы. Мистер Иринг, ветер становится слишком сильным, уберите брамсели. Если этот восточный ветер начнет отклоняться к югу, нам нужно будет выйти как можно дальше в открытое море.
Помощник ответил с должным почтением и, в свою очередь оглядев небо и горизонт, пошел отдавать команду. Покуда матросы на реях убирали паруса, женщины отошли в сторону, предоставив молодому капитану без всяких помех заниматься своим делом. Но Уайлдер отнюдь не считал, что судно требует сейчас его особого внимания, и, едва отдав распоряжение, совершенно, казалось, позабыл, что отдал его. Он стоял все на том же месте, где его впервые поразил вид моря и неба, и продолжал внимательно наблюдать за поведением стихий, особенно же за направлением ветра, который хотя и не был штормовым, но все же налетал на паруса резкими внезапными порывами. После долгого наблюдения молодой моряк что-то пробормотал и принялся быстро шагать взад и вперед по палубе. Однако временами он вдруг ненадолго останавливался, снова устремлял взор на ту часть горизонта, откуда налетали порывы ветра, как будто не доверяя погоде, и старался пронизать взглядом ночной мрак, чтобы рассеять какие-то тяжелые сомнения. Наконец он совсем остановился у одного из концов узкой дорожки, по которой ходил взад и вперед. И, когда глаза его уставились вдруг на какую-то очень далекую точку в океане, в части горизонта, совершенно противоположной той, куда он смотрел перед тем, миссис Уиллис и Джертред, стоявшие неподалеку, отчетливо прочли на его лице тревогу.
— Есть основания не доверять погоде? — спросила гувернантка, ибо Уайлдер так долго не отрывал глаз от этой точки, что она встревожилась.
— При таком ветре, как этот, на подветренной стороне не увидишь указаний на погоду.
— На что же вы так пристально смотрите?
Уайлдер поднял руку и хотел уже что-то сказать, но передумал.
— Мне просто показалось! — пробормотал он и, повернувшись, еще быстрее заходил по палубе.
С удивлением и затаенной тревогой следили собеседницы капитана за его необычными и будто бессознательными движениями. Глаза их, обращенные к подветренной стороне, блуждали по простору волнующегося моря, но не видели ничего, кроме вздымающихся валов, увенчанных сверкающими гребнями пены, что делало эту водную пустыню еще более мрачной и грозной.
— Мы ничего не видим, — сказала Джертред, когда Уайлдер снова остановился и устремил глаза в пространство.
— Смотрите! — ответил он, указывая пальцем. — Разве там ничего нет?
— Ничего.
— Смотрите в море, туда, где соприкасаются небо и вода, вдоль полосы туманного света, где волны вздымаются, как холмы… Ну вот, они опять опустились, и я вижу, что глаза меня не обманули. Клянусь небом, это судно!
— Парус! — раздался голос с грот-мачты. Крик этот прозвучал для нашего искателя приключений словно карканье зловещей птицы.
— С какой стороны? — резко спросил он.
— С подветренной, сэр! — изо всех сил закричал наблюдатель. — Это судно, идущее в крутой бейдевинд, но в течение целого часа оно было больше похоже на туманное пятно, чем на судно.
— Он прав, — пробормотал Уайлдер. — И все же очень странно, что здесь появилось судно.
— Но ведь и мы здесь. Почему же это странно?
— Почему? — переспросил молодой человек, глядя на миссис Уиллис, но явно не видя ее. — Говорю вам, странно, что он появился здесь. Я предпочел бы, чтоб он был где-нибудь в другом месте или шел на север.
— Вы опять ничего не объясняете. Неужели нам все время придется выслушивать от вас зловещие намеки без всяких объяснений? — продолжала гувернантка. — Или вы думаете, что мы совсем уж ничего не способны понять в морском деле. Но ведь вы еще и не попытались нам объяснить, а уже сделали свои выводы. Попробуйте, может быть, мы вас приятно разочаруем.
Уайлдер слегка усмехнулся и поклонился, словно показывая, что вполне заслужил упрек; впрочем, он не стал входить ни в какие объяснения, а только снова обратил свой взгляд туда, где, как сообщил наблюдатель, показался странный парус. Женщины смотрели туда же, но снова ничего не увидели. Джертред вслух выразила свою досаду, и молодой человек наконец сжалился над ней.
— Вы видите полосу туманного света вон там? — сказал он, снова указывая пальцем в пространство. — Там облака слегка рассеялись, но брызги морской пены заслоняют от нас прояснившееся место. Оснастка корабля выглядит на фоне неба как тончайшая паутина. И все же можно разглядеть все благородные пропорции трехмачтового судна.
С помощью его подробных объяснений Джертред под конец разглядела очертания судна, и вскоре ей удалось дать верное направление и взгляду гувернантки. Разобрать нельзя было ничего, кроме этих смутных очертаний, которые Уайлдер так верно сравнил с паутиной.
— Да, похоже на корабль! — сказала миссис Уиллис. — Только он очень далеко.
— Гм! Жаль, что не еще дальше! Я хотел бы, чтобы он был где угодно, только не здесь.
— Но почему же не здесь? Есть у вас причины опасаться, что именно в этом месте нас подстерегает враг?
— Нет. И все же не нравится мне его положение. Дай бог, чтобы он шел на север!
— Это, верно, какое-нибудь судно из Нью-Йоркскою порта, идущее на острова его величества в Карибское море?
— Нет, — сказал Уайлдер, покачав головой. — Ни одно судно из-под высот Нэйвсинка не могло бы оторваться так далеко в море при таком направлении ветра.
— Значит, это корабль, идущий туда же из другого места, или судно, плывущее в одну из гаваней средних колоний [По-видимому, имеются в виду те североамериканские колонии, которые выходят на Атлантическое побережье севернее обеих Каролин, но южнее Мэна, Нью-Гемпшира, Мериленда].
— Тогда у него был бы слишком несложный маршрут, чтобы он мог заблудиться. Смотрите, он идет круто к ветру.
— Может быть, это торговое судно или крейсер из какого-либо названного мною места?
— Это невозможно. За последние два дня ветер дул слишком с севера.
— Ну, тогда это судно, которое мы просто обогнали и которое, как и мы, вышло из Лонг-Айлендского пролива.
— Это наша последняя надежда, — пробормотал Уайлдер.
Гувернантка, задававшая все эти вопросы с целью выпытать у капитана «Каролины» сведения, которые тот столь упорно скрывал, теперь исчерпала все, что знала, и принуждена была дожидаться, пока Уайлдер сам наконец заговорит откровенно; в противном случае ей пришлось бы прибегнуть к прямым расспросам, без обиняков. Но сейчас такой возможности не было: Уайлдер был слишком озабочен, чтобы продолжать разговор. Он вызвал к себе вахтенного начальника, и они некоторое время совещались в стороне от всех. Смелый, но не слишком умный моряк, занимавший сейчас второе после Уайлдера место на «Каролине», не усматривал ничего особенного в появлении неизвестного судна в том именно месте, где и сейчас можно было видеть его туманные, как бы воздушные очертания: он без колебаний готов был считать это судно честным купцом, преследовавшим законные коммерческие цели. Но, как будет видно из состоявшегося между ними краткого разговора, начальник его думал иначе.
— По-вашему, нет ничего удивительного в том, что он очутился именно здесь? — спросил Уайлдер, после того как оба они по очереди внимательней рассмотрели еле видное судно в превосходную подзорную трубу.
— Конечно, для него безопаснее было бы оказаться сейчас мористее,
— ответил моряк. — Да и нам самим не вредно было бы находиться на добрую дюжину миль восточнее. Если ветер будет все время дуть с юго-юго-востока, нам следует быть как можно дальше в открытом море. Меня однажды здорово затерло между Гаттерасом и Голф…
— Разве вы не видите, что в таком месте не может и не должно быть ни одного судна, если только оно идет не нашим курсом, — прервал его Уайлдер. — Ни одно судно из какой-либо гавани южнее Нью-Йорка не пустится к северу при таком ветре, и ни одно из Йоркской колонии не очутится здесь и не будет держаться на этом галсе, направляясь на восток, если только оно не идет на юг.
Честный помощник мыслил обо всем в простоте, но вполне способен был внять рассуждению, которое читатель, может быть, найдет и не совсем ясным: в голове у него имелось нечто вроде карты океанских путей, и он в любой момент мог обратиться к ней, должным образом учитывая и направление ветра, и все румбы [Румб — направление мысленно проведенной прямой линии от наблюдателя на любую точку окружности горизонта. В то время окружность горизонта делилась не на 360°, а на 32 румба] компаса. Кроме того, он имел дело с человеком, умевшим ясно растолковать свою мысль, и потому скоро понял, что его молодой начальник, по-видимому, вполне прав. Теперь начал удивляться и он.
— В самом деле, непонятно, как это судно очутилось именно здесь! — сказал он.
— Да, удивительно! — ответил Уайлдер, но по его рассеянному виду ясно было, что он больше размышлял о чем-то своем, чем слушал собеседника.
— Некоторые моряки уверяют, что вот так «Летучий Голландец» часто подплывает к наветренному борту проходящих мимо него судов и гонится за ними, словно стремясь взять их на абордаж. Говорят, не один королевский крейсер поднимал всех наверх от сладкого сна, когда наблюдатели замечали ночью двухпалубное судно с открытыми портами и
готовыми к бою батареями. Но это не может быть «Голландец»: если это судно вообще крейсер, то в лучшем случае — большой военный шлюп [Шлюп — военное парусное судно с полным корабельным вооружением. Пушки, количеством шестнадцать — двадцать восемь, располагались только на верхней, открытой палубе].
— Нет — сказал Уайлдер, — это никак не может быть «Голландец».
— Огней на нем не видно, да и вообще очертания такие расплывчатые, что и не скажешь, взаправдашнее это судно или нет. Опять же «Голландец» всегда появляется с наветра, а это у нас с подветренной стороны.
— Это не «Голландец», — сказал Уайлдер с глубоким вздохом, словно только что очнулся от забытья. — Эй, там, на грот-салинге!
Матрос отозвался с салинга обычным образом, и затем последовал короткий разговор, состоявший преимущественно из выкриков.
— Давно ты видишь это судно?
— Я только что поднялся, сэр. Но матрос, которого я сменил, говорит, что оно там уже больше часа.
— А тот, кого ты сменил, уже спустился? Или это он сидит на подветренной стороне топа?
— Это Боб Брэйс, сэр. Говорит, ему не спится, и он остался со мной на салинге просто за компанию.
— Пошли его вниз. Мне надо с ним поговорить.
Пока страдающий бессонницей матрос спускался вниз, оба офицера молчали, погруженные в размышления.
— Почему ты не в кубрике? — довольно строго спросил Уайлдер матроса.
— Что-то не спится, ваша честь, вот и решил я еще часок посидеть наверху.
— У тебя ведь уже была ночная вахта и будет еще одна. Что ж ты так охотно вышел на третью?
— Сказать правду, сэр, с той минуты, когда мы подняли якорь, одолели меня всякие смутные мысли насчет нашего плавания.
Разговор этот не ускользнул от слуха миссис Уиллис и Джертред. Взволнованные, они невольно подошли поближе.
— Ах, и у вас есть сомнения, сэр! — саркастически воскликнул капитан. — Могу я спросить, что же вы здесь увидели и почему не доверяете своему капитану?
— Спрос не беда, ваша честь, — ответил матрос, сняв шапку и сжимая ее цепкими, как клещи, руками, — да, я полагаю, и ответ тоже. Нынче утром, когда мы погнались за стариком в лодке, я сидел на веслах, у мне не понравилось, как он от нас ускользнул. И еще скажу: в том судне есть что-то такое, что мне очень уж не по сердцу, и должен признаться, ваша честь, сколько бы я ни качался сегодня в койке, настоящего сна не будет.
— Сколько времени прошло с тех пор, как ты обнаружил судно с подветра?
— Нельзя даже сказать, чтобы я обнаружил настоящее судно, сэр. Я что-то разглядел как раз перед тем, как пробило семь склянок: всякому, у кого хорошие глаза, оно и сейчас видно так же — не лучше и не хуже.
— А где находилось это судно, когда ты впервые увидел его?
— На два-три румба ближе к траверзу, чем сейчас, сэр.
— Значит, мы от него уходим! — вскричал Уайлдер с радостью, которую не мог скрыть.
— Никак нет, ваша честь. Вы забываете, сэр, что с начала вечерней вахты мы держим круче к ветру.
— Верно, — ответил молодой командир разочарованным тоном. — Совершенно верно, слишком верно. И оно ничуть не отстало от нас с тех пор, как ты его увидел?
— Нет. Оно очень быстроходное, иначе бы ему не нагнать «Королевскую Каролину»: оно может идти гораздо круче к ветру, а всем ясно, что это главный козырь.
— Иди к себе в кубрик. Утром мы, может быть, разглядим это судно получше.
— И вот что я тебе скажу, сударь мой, — добавил помощник, внимательно слушавший весь этот разговор. — Не развлекай там, в кубрике, народ всякими сказками длиной с якорный канат, а засни, как тебе положено, и не мешай другим людям сделать то же самое…
— Мистер Иринг, — сказал Уайлдер, когда матрос с явной неохотой направился вниз, — надо лечь на другой галс…
— Так точно, сэр, — ответил помощник, заметив, что его начальник запнулся. — К тому же, как вы говорите, никто не может предсказать, ни сколько будет длиться шторм, ни откуда он нагрянет.
— Вот именно! За погоду никак нельзя ручаться. Люди только-только легли. Свистните всех наверх, сэр, пока они еще не уснули, и мы повернем «Каролину» в другую сторону.
Помощник тотчас же прокричал хорошо известную команду, по которой отдыхающую вахту вызывают в помощь ее товарищам на палубе. Все было выполнено без промедления и без единого слова, кроме тех, которые счел нужным произнести сам Уайлдер. Теперь судну уже не приходилось с напряжением идти против ветра, и, повинуясь штурвалу, оно начало плавно поднимать нос из волн и подставлять ветру борт. Вместо того чтобы с трудом взбираться на бесконечные водяные холмы, задыхаясь, как путник на тяжкой дороге, оно низринулось в пространство между двумя валами и выпрыгнуло оттуда, словно резвый скакун, взявший подъем и помчавшийся теперь с удвоенной быстротой. На мгновение показалось, будто ветер упал, хотя широкая кайма пены, кипевшей вдоль бортов, достаточно ясно свидетельствовала, что он подгоняет судно, едва касавшееся волн. В следующую секунду высокие мачты начали опять склоняться к западу, и «Каролина» снова ныряла и подскакивала вверх так же яростно, как и раньше.
Когда каждый рей и парус закреплены были соответственно новому положению корабля, Уайлдер обернулся в ту сторону, где находилось неизвестное судно. С минуту он разыскивал точку горизонта, где оно должно было предстать его глазам, хоти при таком волнении на море он легко мог ошибиться — ведь ориентиром ему служили лишь близкие предметы.
— Судно исчезло! — произнес Иринг голосом, в котором странно сочетались облегчение и неуверенность.
— Оно действительно должно было бы находиться вон там, но я его не вижу!
— Да, да, сэр. Говорят, именно так возникает и исчезает по ночам судно, что появляется у мыса Доброй Надежды. Некоторые видели его словно в туманном облаке, а кругом тогда стояла самая ясная звездная ночь, какая только может быть в южных широтах… Но это никак не может быть «Голландец» — слишком уж велико расстояние от мыса Доброй Надежды до берегов Северной Америки.
— Да вот же оно! И, клянусь небом, оно тоже повернулось!
Уайлдер был прав, На светлом фоне горизонта рисовался все тот же затуманенный паутинный узор, напоминая зыбкие тени, какие волшебный фонарь отбрасывает на освещенную плоскость. Но всякому моряку, который хорошо разбирался в линиях, образуемых мачтами корабля в зависимости от его положения, было ясно, что курс судна был внезапно и очень искусно изменен и что теперь оно шло в соответствии с новым курсом «Каролины» — на северо-восток, то есть в открытый океан. Эта новость произвела на всех сильное впечатление, хотя, вероятно, причины у каждого были совершенно различные.
— Он тоже переменил галс! — произнес Иринг после долгого молчания голосом, в котором удивление начало уже сменяться страхом. — Давно я плаваю, но никогда не видел, чтобы судно так резко и стремительно поворачивало при таком сильном волнении.
— Хорошо построенному и подвижному судну это вполне доступно, особенно если его ведет твердая рука, — сказал Уайлдер.
— Ну, у дьявола всегда твердая рука. Для него и более трудное дело
— пустяк!
— Мистер Иринг, — прервал его Уайлдер, — мы поднимем на «Каролине» столько парусов, сколько можно, и попытаемся перегнать неизвестное судно. Поставьте брамселя.
Тугодум помощник, может быть, и возразил бы против подобного приказа, но в спокойном тоне молодого капитана было нечто предупреждавшее, что отваживаться на это не следует. Однако он не ошибался, полагая, что порученное ему дело весьма рискованно. Судно шло сейчас под всеми парусами, хотя в такую погоду это было небезопасно, если учесть, что на горизонте все сгущались угрожающие признаки. Тем не менее помощник повторил команду так же быстро, как она была ему дана. Матросы уже разглядывали неизвестное судно и переговаривались между собой относительно его появления и курса. Они выполнили команду с рвением, которое, может быть, объяснялось невыраженным, но общим для всех желанием поскорее избежать подобного соседства. Быстро один за другим поставлены были все три брамселя, после чего матросы стали пристально вглядываться в туманные очертания с подветренной стороны, желая собственными глазами увидеть, что же даст этот новый маневр.
Казалось, не только экипаж «Королевской Каролины», но и она сама понимала необходимость ускорить ход. Под нажимом ветра на широкие полотнища только что добавленных парусов «Каролина» еще глубже зарывалась носом, словно укладываясь на ложе вод, поднявшихся у подветренного борта до самых клюзов. У наветренного же борта обнажились темные доски и полированная медь обшивки, хотя и ее часто захлестывали волны, мутные, яростные и, как обычно, увенчанные гребнями светящейся пены. Каждый раз, когда судно накренялось, удары волн становились все сильнее, и после каждой такой встречи поднималось облако сверкающих брызг, которые либо падали искрящимся каскадом на палубу, либо, как светлый туман, уносились по воле ветра далеко над волнующимся морем.
Уайлдер долгое время следил за ходом «Каролины». Брови его были сдвинуты, но в упорном взгляде читалось свойственное моряку ясное понимание обстановки. Один или два раза, когда при яростном столкновении с очередным валом судно внезапно замедляло свой бег, как если бы оно вскарабкивалось на крутую гору, молодой капитан уже открывал рот, словно собираясь скомандовать, чтобы уменьшили парусность, но достаточно ему было взглянуть на туманные очертания другого судна на западном горизонте, как он сразу же менял свое намерение. Словно отчаянный авантюрист, вложивший все свое состояние в слишком смелое предприятие, он, казалось, ждал исхода с надменной, непоколебимой решимостью.
— Брам-стеньга изгибается, как хлыст, — прошептал рядом с ним осторожный Иринг.
— Пускай, дерева у нас тут хватит,
— «Каролина» всегда давала течь после долгой борьбы с ветром при бурном море.
— У нас есть помпы.
— Правильно, сэр. Но я своим слабым умишком полагаю, что стараться обогнать судно, где капитаном, а может, и вообще хозяином сам дьявол,
— дело совершенно бесполезное.
— Ничего нельзя сказать, мистер Иринг, пока не попробуешь.
— Было у нас такое состязание с «Голландцем». Должен сказать, что мы не только поставили все паруса, — у нас был даже самый что ни на есть попутный ветер. А какой вышел толк? Он все время был тут же, не прибавляя парусов, а мы поставили все добавочные паруса и все равно не смогли обогнать его ни на фут.
— «Голландец» никогда не показывается в северных широтах.
— Это правда, — ответил Иринг, вынужденный признать, хоть и нехотя, правоту капитана, — но тот, кто пустил этого летучего скитальца плавать у Мыса, может быть, нашел дело таким прибыльным, что послал судно и в наши места.
Уайлдер не ответил: возможно, он решил, что достаточно потакал суеверным страхам своего помощника, а может быть, мысли его были настолько поглощены одной заботой, что он не мог говорить о чем-либо ином.
Навстречу бристольскому купцу все чаще и чаще вздымались тяжелые валы, мешавшие ему быстро продвигаться вперед, но все же он вскоре прошел целую милю по волнующемуся морю. При каждом своем погружении он разрезал носом массу воды, казавшуюся еще более мощной и бурной, чем прежде, и не раз его содрогающийся корпус почти полностью уходил в волну, взгромоздиться на которую ему было так же трудно, как и пробиться сквозь нее.
Матросы с напряженным вниманием следили за движением своего судна. Люди часами не уходили с палубы. Суеверный ужас, так прочно завладевший невежественным сознанием первого помощника, очень скоро захватил весь экипаж до последнего юнги. Даже несчастный случай с их прежним капитаном и неожиданное появление на его месте молодого офицера, который прохаживался теперь взад и вперед по шканцам, сохраняя в такой тревожной обстановке столь странную твердость и спокойствие, — все способствовало тревоге и смятению. Безнаказанная дерзость, с какой «Каролина» несла все свои паруса в таких условиях, только усиливала их волнение и изумление. И не успел еще Уайлдер окончательно решить, какова же скорость его корабля по сравнению со скоростью судна, продолжавшего так странно маячить на горизонте, как он сам оказался предметом самых чудовищных подозрений своего экипажа.
Отзывы о сказке / рассказе: