4
(Сон. Катька дразнится.
Судьба Хомутова. Опять капуста!
На реке.)
Миньке снилась солнечная речка и дегтярный завод. Минька удил рыбу прямиком с крыши завода. Он вытащил окуня, хотел показать Стасику, но пришла бабка Клювиха, чтобы настегать обоих то ли вицей, то ли крапивой. Минька забрался на крышу и почему-то оказался уже не в лесу, а в деревне. Он взмахнул руками и полетел над полем. Ах, как приятно, как хорошо лететь над полем! Потом ему снились коровы и луг, а на лугу ходил учитель по труду и природоведению Сергей Михайлович. Он поставил в траве колышек и сказал: «Тут будет пионерлагерь». Минька только хотел забить свой колышек, как вдруг проснулся. Даже зло взяло, что не успел.
Он слез с печки и обрадовался: вчерашнее приключение кончилось благополучно. Мать ушла на ферму в соседнюю деревню. На столе стояла жареная картошка и стакан молока.
Солнце светило в окна ярко и жарко. Минька вычистил зубы, помылся у рукомойника, быстро позавтракал и побежал к Стасику.
Такой был солнечный и прекрасный день! Ни оводов, ни мух, потому что дул ветер. Коров пасли сегодня другие, речка синела под горой как новенькая. Иди, куда хочешь, только бы отыскать Стасика.
У Миньки даже дух захватило от всего этого. Он вспомнил, как летал во сне, и побежал к Стасикову дому так, что рубаха сзади надулась от ветра.
Стоп! Остановка.
У крыльца на одной ноге прыгала Катька, сестра Стасика. Она прыгала и пела дразнилку:
Стася-карася,
Нога оторвалася;
Пошел косить,
Нога висит.
Катька была старше своего брата. Она заболела однажды простудой и год пропустила. Поэтому в пятом классе она училась вместе с Минькой и Стасиком.
Стася-карася,
Нога оторвалася.
Минька подошел ближе и спросил:
— Ты чего дразнишься?
— А тебе какое дело?
— Позови Стасика.
— А вот и не позову, вот и не позову. Стася-карася, нога оторвалася… |— У самой-то оторвалась. Где Стасик?
— Нигде, вот.
Тут Катька рассердила Миньку еще больше: она показала ему толстый красный язык.
— Рыжая!— не вытерпел он.
Катька уже думала, чем ответить Миньке, но быстро у нее ничего не придумалось, а тут-то как раз и появился Стасик.
Оба направились за амбары, подальше от Катьки.
— Ну? Была у тебя взбучка?— спросил Минька.
— Не-е!
— А про дом? Никому не сказал? Стасик помотал головой и произнес:
— Только папке.
— Козел!
— Я ведь немножко… сказал-то…
— Немножко! И немножко не надо было.— Минька стал думать.— Знаешь чего?
— Чего…
Катька высунулась из-за угла. Она хотела подслушать, что говорили мальчики. Минька отвернулся.
Наконец-то она убежала!
Минька задумчиво наблюдал за облаками. Они медленно двигались по синему небу. В траве гудели шмели.
— Пойдем на завод?
— Ура!—закричал Стасик.
— Тише! Вон опять высунулась. Катька, ты русские слова понимаешь?
Катька запела «Стасю-карасю» и убежала опять.
— Побожись, что реветь не будешь,— сказал Минька. Стасик побожился, но вдруг вздохнул:
— Искать будут…
— Не будут. Пусть думают, что мы в пионерлагере. Помнишь. Сергей Михайлович приходил? Чай пил у Лилиной матери.
— Ну?
— Пусть он за нами приходил. Записывать на вторую смену.
— Ух, Миня! А обедать как?
— Ухи наудим.
— Хлеба с собой возьмем.
— А картошки? Вон сколько осталось в яме! Наберем рюкзак — и айда.
— Давай еще Хомутова,— предложил Стасик.
— Давай. Пошли к Хомутову.
У Миньки хоть был отец, он жил в леспромхозе и присылал деньги. У Хомутова и такого не было. Да и мать Хомутова жила где-то далеко-далеко и сюда не ездила. Его с грудного возраста воспитывала бабка Клювиха. Как : привезли маленького, так больше и не увозили. Теперь Хомутов вырос, и бабка его часто ругала. За что? Она, может, и сама не знала. Правда, учился-то Хомутов неважно, его даже оставили на осень по русскому. Тут, конечно, он сам виноват. Но разве бабка за это его ругала?
Сегодня она опять не дала Хомутову поспать. Разбудила и велела полоть капусту. Хомутов поел простокваши, потом ему пришлось идти в огород. Бабка уже тут. Она надела на руку тонкую рукавицу и так полола капусту. Хомутов не захотел летом в рукавице, поэтому сразу обжегся крапивой.
Грядка была длиннющая. Стало жарко, и Хомутову захотелось купаться, еще больше хотелось ему к Миньке и Стасику.
— Баб, пусти купаться,— канючил он.
— Дело сделай да и бежи,— спокойно сказала бабка.
«Такую грядку и до вечера не прополешь»,— подумалось Хомутову.
Он опять начал дергать сорную траву и бросать ее в борозду. Комочек сухой земли упал прямо под нос. Хомутов оглянулся. Минька и Стасик выглядывали из-за огорода и делали ему знаки.
— Опять вы, бусурманы?—сразу закричала Клювиха.— Сейчас уши-то надеру.
— Давай поможем, она его и отпустит,— шепнул Минька Стасику.
— Мы, бабушка, тоже будем!—крикнул Стасик. Клювиха разогнула горбатую спину. Она не ожидала такого оборота.
— Ладно уж… Я и сама выполю. Пусть бежит.
— Нет, мы сделаем!—Минька уже перелезал огород.
— Только рассаду-то не выдергивайте,— сказала бабка.
Она была очень довольна.
Минька разделил Хомутовскую грядку на три равные части и начал полоть с одного конца. Стасик и Хомутов — с другого. Они пололи капусту больше часа, наконец последняя крапивина полетела в борозду! Ровные капустные рядки зеленели на черной свежей земле. Бабка поглядела работу и похвалила:
— Вот добро. Экие молодцы! Ну, бегите, бегите…
Минька, Стасик и Хомутов припустили к речке.
Хомутов уже начал на ходу снимать штаны, но Минька остановился и сказал:
— Знаешь чего?
Хомутов ничего не знал.
— Пойдешь с нами жить?— спросил Минька, но Хомутов молчал, насупившись. Он вообще не любил говорить.
— Куда?
— В лес. На дегтярный завод.
— Ну, пойду,— сказал Хомутов.
— Побожись, что никому не скажешь!
— На поле-поляне, на высоком кургане огонь пышет, никто не слышит, слово-олово, честное пионерское, шилды-ковылды, пачики, мясные колачики…
Хомутов сбился, и Минька велел ему проговорить эту клятву еще раз. Только после этого все трое опять побежали к реке.
5
(Почему приходится врать?
Первые неожиданности.
Новоселье.)
Прежде чем прыгать в воду, Минька достал из кармана самописку и листок в клеточку. Положил листок на гладкий камень и начал записывать:
— Один топор. Уду.
— Ножик,— подсказал Стасик.
— Ножик,— записал Минька.— Картошка. Еще чего? Хлеба надо или пирогов. Стасик, у тебя рюкзак есть?
— Есть.
— Я свой возьму да ты свой. В один накладем картошки. А ты, Хомутов, чего возьмешь?
— Сумку.
— Давай, Стасик, неси рюкзак! Картошку сразу наложим. Только смотри, чтобы не увидели.
— Не. Я сейчас…
Стасик в одних трусах убежал домой. Минька и Хомутов отправились к ямам, где хранилась картошка. Ямы были сделаны на высоком пригорке, как раз у речки, стояли подряд. Минька нашел свою. Дверца сруба была не закрыта, ребята прошмыгнули в нее. Минька открыл люк и заглянул в темноту. Оттуда тянуло холодом, пахло землей. Прибежал с рюкзаком Стасик, и Минька по лесенке сразу же спустился в темный погреб. Он вздрогнул. Что-то холодное, живое и скользкое коснулось босой ноги. Минька отскочил:
— Лягуха противная… Давай рюкзак! Стасик и Хомутов опустились в люк.
— Выбирай… которая не гнилая.
— Минь, а это чего?— испугался Стасик.
— Гнилушки горят.
— У-у! Красиво. А чего они горят?
— Не знаю.
Горело чуть ли не целое бревно. Просто полыхало бесшумным изумрудным огнем. Попробовали отколупнуть — не получилось.
— Ладно, придем после,— сказал Минька.
Втроем они быстро набрали рюкзак картошки. Выволокли наверх.
— Минь, а как? — забеспокоился Стасик.— Увидят ведь…
— Не увидят. Мы по одному, в поле. Проползем вдоль огорода, а после соберемся. У отворота, в кустах.
Только теперь Минька разрешил выкупаться.
Вода была не очень-то теплая. Особенно сначала. Минька нырнул и долго с открытыми глазами шел под водой. Солнце столбами пробиралось в речную глубь, в воде стебли лилий и другие водоросли казались очень толстыми.
— Уфф! — Минька вынырнул.— Где вы?
Стасик и Хомутов толкались в воде, стараясь спихнуть друг дружку в глубокое место.
— Вылезай!—приказал Минька.— Солнышко вон уж как поднялось.
Солнышко и впрямь воротило ближе к обеду, а тут у Хомутова набралось полное ухо воды. Минька и Стасик велели ему лечь на траву, взяли за ноги, приподняли и потрясли.
— Вылилась?
Хомутов молчал. Ему нельзя было говорить, так как он висел вниз головой. Но как только он встал на ноги, вода из уха вылилась.
— Теперь все.
Но у Стасика в ухе тоже оказалась вода. Пришлось трясти и этого.
— Не надо было ухи-то раскрывать!—рассердился Минька.
Наконец все были одеты. Распределили, кому что принести, и назначили общий сбор в поле, за большим камнем. Минька строго-настрого наказал, чтобы не опаздывали и на глаза никому не показывались. Он потащил рюкзак с картошкой домой. Он никак не рассчитывал, что мать как раз окажется дома!
Увидев его с рюкзаком, она даже расцвела вся:
— Ой, Миня, молодец-то какой! У нас картошка-то как раз кончилась. Это чей мешок у тебя? Где взял?
Минька нехотя объяснил, что взял рюкзак у Стасика. А дальше опять приходилось врать. Больше всего в жизни
Минька не любил врать, но что было делать? А мать взяла у него рюкзак и сказала:
— Давай я картошку-то высыплю в большую корзину, а мешок ты унеси, отдай, у кого взял. Вдруг понадобится.
— Ладно,— буркнул в сердцах Минька. Мать высыпала из рюкзака все содержимое.
«Эх, плакала наша картошечка,— подумал Минька.— Хоть бы не всю высыпала».
Мать показала, где и что лежит из еды. Потом взяла грабли и ушла в огород шевелить сено.
Минька отрезал от буханки половину и поглядел на корзину с картохой.
«Штук десять можно,— подумал он,— а то и двадцать. Нет, лучше двадцать одну, по семь штук на каждого».
Он отсчитал двадцать одну картофелину и положил в рюкзак. Даже лучше! А то не хватило бы места хлебу. Он прихватил еще и свой пустой рюкзак, чтобы Стасик положил в него маленький топорик, пирог и лук.
Все было готово. Теперь бы незаметно пробраться в поле к большому камню. Стасик и Хомутов, может, уже ждут, а Минька не любил быть последним. Только бы Катька не увидела.
На улице — ни души. Один петух разгуливал по траве. Минька сиганул через канаву в поле. «Вперед, вперед, шагай смелее!» — про себя, мысленно, повторял он, хотя то и дело приходилось не шагать, а ползти по траве.
Он устал и вспотел. Добрался до камня, замаскировался в траве и вдруг увидел Хомутова и Стасика.
Оба спокойно во весь рост вышагивали по дороге и разговаривали громкими голосами. Один тащил топор и два пучка луку, другой сумку. Давно забыли общий уговор, идут на виду у всей деревни и хоть бы что. Минька громко зашептал: «Ложись!» Не слышат. Вот барбосы! Верь им после этого…
— Вы чего такие чин-чинистые?— вскочил Минька.— Уговор-то где?
— Мы ничего,— сказал Стасик и остановился. Хомутов тоже остановился и сказал:
— Мы ничего.
— Эх вы…
Минька так рассердился, что не спросил даже, что у Хомутова в сумке. Молча положили Стасикову поклажу и пошли. Все трое только пыхтели. Оводы налетали на них, кусались и лезли во все места. Даже в карманы. «Это еще что,— подумал Минька, когда обида прошла.— А каково коровам сейчас? И мерину. У них ни штанов, ни рубах, кусай сколько хочешь». Он вспомнил, как бабка Клювиха мазала свою корову дегтем, чтобы оводы меньше кусались. «Вот возьмем и нагоним дегтю,— думал Минька.— Помажем коров и мерина, сразу им станет легче».
Все сразу вспотели, в лесу было жарко, безветренно.
Не доходя до завода метров двадцать, Минька поднял палец. Ребята затаили дыхание. Кто-то рассмеялся у речки на берегу. Или послышалось? Минька знаками велел Стасику и Хомутову залечь в траву за кустами. Сам начал подкрадываться к берегу. Он осторожно раздвинул кусты и даже глаза выпучил от удивления.
На берегу стоял и крутил спиннинг учитель по труду Сергей Михайлович. Рядом на камне сидела и почему-то смеялась Лиля.
Что было делать? Сергей Михайлович крутил катушку спиннинга. Минька видел, как он выволок из омута целый пучок водорослей. Лиля опять рассмеялась.
«Чего они тут? — подумал Минька.— Наверно, рыбу пришли ловить». Минька просто не знал, что делать. Но тут Сергей Михайлович сложил спиннинг. Он взял из травы Лилины босоножки и подал ей. Оба пошли. Вышли они на тропку, и у Миньки захолонуло под ложечкой. Шли-то они как раз туда, где лежали в траве Стасик и Хомутов! Минька так и съежился. Всё! Нет, прошли, ни одного не заметили. Минька подождал, пока они не ушли еще дальше, и подскочил к друзьям:
— Видели?
— Не-е,— шепотом сказал Стасик.— Я думал, медведь. Хомутов молчал.
— А кто это был?—спросил Стасик.— Может, лоси?
— Ладно, пошли,— сказал Минька и добавил: — На обед.
Когда открыли двери, разложили еду и все трое расселись за столом, Минька спросил Стасика:
— Стасик, а Лиля невеста?
— Не-е! Лиля газетница. Она почту носит.
— Знаю, что носит,— рассердился Минька и вытащил из кармана складной ножик.
Хомутов открыл свою сумку. Когда бабка узнала, что он идет в лагерь, она наложила ему целую кучу пирогов. Минька сказал:
— Поедим сначала немного. А вечером пировать.
— Ура! — закричал Стасик.
— Только надо приготовить, где спать.
— И воды принести.
— Дров наломать.
— Еще рыбы на суп! — сказал наконец и Хомутов, который все время молчал.
— На уху. Суп это когда мясо.
— Еще грибов наискать!
— Печь истопить,— добавил Стасик.
— А где туалет будет?— спросил Хомутов. И закипела у них работа…
6
(Катины заботы. Где же Стасик?
Вечерние разговоры.)
Не зря Минька ее боялся! Она еще утром подсмотрела сначала Стасика, потом Хомутова. Когда Стасик взял у отца из сарайки маленький топорик, а из шкафа увеличительное стекло от изломанного проекционного фонаря, ей совсем стало невмоготу.
Куда они собирались?
Катька спряталась за крапиву и увидела, как Хомутов тоже убежал в поле. У него в руке была какая-то сумка.
«Это они картошку печь,— сразу догадалась она.— Только чего в сумку-то так много наложено?»
После обеда Катька попрыгала на одной ноге, поиграла в куклы, и тут ей опять стало очень скучно. «Пойду, пойду по дорожке и найду!—решила она.— Вот, все равно узнаю, чего они делают».
И Катька пошла. В поле было весело. А вот в лесу стало страшновато. Лес шумел. Со всех сторон Катьке слышались какие-то звуки и шорохи. Она чуть не плакала. Но все шла и шла. Сосны шумели. Какая-то большая птица так ее напугала, что Катька даже зажмурилась. Девочка старалась не думать про медведя, но чем больше старалась не думать, тем больше думалось. Дорога становилась все хуже. Все чаще попадались на пути коряги и лужи. Потом дорога вовсе куда-то пропала. Катьке стало страшно, везде была чащоба, лес зашумел еще сильнее. Вдруг она услышала хруст веток и увидела Лилю. Позади шел Сергей Михайлович.
— Катя! — удивилась Лиля.— Ты как тут оказалась?
— Смотри, заблудишься,— сказал Сергей Михайлович, подходя ближе.— По ягоды, что ли?
— По ягоды…— несмело сказала девочка. Она так обрадовалась, что забыла, куда и зачем ходила.
— Пойдем-ка обратно,— Лиля взяла Катьку за руку.— Больно далеко забрела.
В поле Сергей Михайлович почему-то остановился и сел на траву. Тут очень захотелось пить, и Катька поглядела на Лилю.
— Ну беги, беги,— сказала Лиля.— Только в лес одна не ходи.
Деревня была видна, и Катька побежала домой. Дома она выпила чуть не целый ковшик воды и опять захотела в лес, но вспомнила, что очень устала. Да и ноги чесались от лесной крапивы. Она взяла из шкафа чашку сметаны и помазала. Заодно полизала немножко. Ноги прошли. Тут Катьке вдруг захотелось конфет. Конфеты лежали в другом шкафу. Она подставила стул, достала одну подушечку и выскочила на крыльцо.
Небо синело над крышами. В поле кричали галки, а на изгороди сидел воробей. Он держал в клюве какие-то перышки, которые торчали в обе стороны. От этого воробей был похож на кота, только маленький.
Так незаметно прошел весь день, Катька очень устала. Она прилегла за шкафом, чтобы ждать мать либо отца. Ждала, ждала и незаметно закрыла глаза. Когда пришли взрослые, ей почему-то не захотелось вставать. Катька слышала, как мама ставила самовар и доставала из шкафа чайную посуду, как разговаривала.
— А где наша Катерина?— спросил папа, когда вымыл у рукомойника руки.
— Уснула,— сказала мама,— давай не будем будить. Пусть спит.
«Ничего я не сплю! — сказала Катька сама себе.— Я просто так лежу». Тут она решила еще разок посмотреть воробья с перышками во рту. Она вышла на крыльцо, а на крыльце оказалось не крыльцо, а большая лестница, а внизу текла речка, и Катька полетела над этой речкой.
Ах, как хорошо было лететь над этой речкой! Она летела дальше и дальше, но в то же время слышала, что говорили взрослые. Папа спросил у мамы, почему нет дома Стасика, а мама сказала, что видела Клювиху. Клювиха говорила ей, что отправила Хомутова в пионерлагерь, что приходил учитель и всех троих, в том числе Стасика и Миньку, он увел в школу, где размещался летний пионерлагерь.
«Неправда, неправда!»—закричала Катька, но голос у нее был такой тихий, как у комара. Ни папа, ни мама, ни мать Миньки, которая пришла искать Миньку, ничего не расслышали. Они продолжали разговаривать, но их голоса тоже становились все тише и все непонятнее.
Теперь Катька даже не летела и ничего не думала, так крепко она уснула за шкафом на деревянной кровати.
Спасибо за сказку очень помогла!!!
ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ДЛИННАЯ ИСТОРИЯ