— Да, опять. Тут есть кое-что и для Андрея, и вам на дорогу,- твердо сказал он.
Они сели за стол. Вера Глебовна разлила чай, а Батушин нарезал принесенный хлеб, колбасу и высыпал в пустую сахарницу куски рафинада.
— Вот вы спрашивали меня, с чем я поеду к Андрею? У меня есть письмо Николая Егорыча.
— Что же он пишет? — насторожился Батушин.
— Он… он… благословляет сына на войну,- с горькой усмешкой сказала она.
— Другого он и не мог написать,- с некоторым облегчением произнес он, вынимая серебряный портсигар и кладя его на стол.- Но и вам, Вера Глебовна, надо знать, что сказать Андрею.
— Что? — с мукой вырвалось у нее.- Господи, если бы я могла молиться. Но я не верю. Ни во что.
— У вас есть во что верить,- твердо сказал Батушин после небольшой паузы.- Есть.
— Во что?
— В Россию.
— В какую?
— В ту, в которой вы родились, в которой живете, в вашу Родину…
Вера Глебовна подняла глаза, хотела что-то сказать, но не сказала. Перед ее глазами опять встали Киевский вокзал, эшелоны, женщина, разыскивающая мужа, комиссар эшелона, военврач, поезд с ранеными, красноармеец, подошедший к ней за спичками… Да, там она увидела Россию, ее народ, частицей которого она так ясно ощутила себя там…
— Да, да, конечно… Вы правы.
— Вот так-то, Вера Глебовна,- сказал Батушин, а потом спросил, когда она пойдет к коменданту города.
— К десяти, как всегда. Но там громадная очередь. Если сможете, подойдите часам к двум.
— Есть,- сказал Батушин и стал прощаться. Минут через десять, как проводила она Батушина, раздались два робких звонка, и, открыв дверь, Вера Глебовна увидела Женю. Она удивленно подняла брови и, не приглашая ту войти, вопросительно глядела на девушку не очень добрым взглядом.
— Вы удивлены, Вера Глебовна? — спросила Женя.- Но я должна…
— Честно говоря, никак не ожидала вашего появления. С чем пожаловали?
— Вера Глебовна, ну зачем такой тон? Я виновата, я знаю, но…
— Ладно, проходите,- сухо пригласила Вера Глебовна, перебив Женю.
Когда вошли в комнату, Женя сразу спросила:
— Вера Глебовна, где Андрей?
— Вы уверены, что я вам скажу? — холодно ответила Вера Глебовна, прямо смотря на нее.
Женя потупилась, но, справившись с собой, сказала довольно твердо:
— Скажете, Вера Глебовна… Я не уйду от вас, не узнав.
— Что же такое случилось? Два с лишним года вас не интересовало, что с ним и где он…
— Я знала,- не дала ей Женя закончить,- он служил на Дальнем Востоке. Его друзья получали письма и говорили мне. Но сейчас война.
— Она уже девять месяцев…
— Не мучайте меня, Вера Глебовна! Сейчас все наши ребята на фронте, и мне не от кого узнать. Скажите, он все еще на Востоке?
— Нет.
— На фронте? — упавшим сразу голосом спросила Женя.
— Пока нет… Он под Малоярославцем.
— Господи… Так близко… Вы, конечно, поедете к нему?
— У меня ничего не выходит с выездом,- устало произнесла Вера Глебовна.
— Что же придумать? — живо откликнулась Женя.- Погодите, погодите… Попросить отца? Нет, это исключено,- горестно закончила она.
— Да уж, конечно, — усмехнулась Вера Глебовна.- По-моему, ваш отец говорил когда-то, что сделает все, чтобы вы позабыли Андрея.
— Я не забыла…- очень тихо сказала Женя.- Да, отец упросил меня не переписываться с ним, но я… я не забыла…
— Женя, вы что, надеетесь, что мой сын простит вам это?
— Вера Глебовна, если бы вы знали, как отец просил меня! Я никогда не видела его таким униженным, таким…- она не закончила, и на ее глаза навернулись слезы.
На какую-то секунду жалость к этой сидевшей напротив нее девочке тронула сердце Веры Глебовны, но она быстро погасила ее.
— Когда Андрей уходил в армию, мне было всего семнадцать, Вера Глебовна, я была совсем девчонкой и… любила отца. Что мне было делать? — она смотрела на Веру Глебовну широко раскрытыми глазами.
Вера Глебовна ничего не ответила, и тогда Женя продолжила:
— Вы можете сказать, что Джульетте было пятнадцать…
— Я ничего не скажу, Женя.
— Андрей понял меня тогда…
— Не знаю. Во всяком случае, ни в одном письме он не упоминал вашего имени,- жестко сказала она.
— Я не думала, что вы жестокая, Вера Глебовна,- отшатнулась от нее Женя.
— Я не жестокая… Просто мне трудно прощать. Этого я как-то сразу не могу. Думаю, что Андрей такой же,- добавила она и тут же пожалела о сказанном: Женино личико сморщилось в гримасе такой неподдельной боли, что Вера Глебовна сразу же воскликнула:- Господи, ну чего я мучаю вас?! Разумеется, вы еще глупая девчонка. Господи,- повторила она.
Пока Вера Глебовна свертывала цигарку, что ей не сразу удалось, Женя порывалась что-то сказать и не решалась, но, когда Вера Глебовна закурила и раскашлялась после первой же затяжки, Женя робко, умоляющим голосом попросила:
— Вера Глебовна, возьмите меня с собой в Малоярославец…
— Вряд ли эта поездка вообще состоится, Женя. Мне, матери, не дают пропуск. Меня не взяли в эшелон…
— Надо что-то придумать! Я буду думать, Вера Глебовна. Тогда позвоню. Хорошо?
— Звоните…
На следующее утро, когда Вера Глебовна спускалась по лестнице, направляясь в булочную, ее чуть не сбил с ног стремительно несущийся человек.
— Вера Глебовна, вы?! Простите.
— Эрик! — вскрикнула она, не сразу узнав в человеке в белом полушубке с поднятым воротником соседа с верхнего этажа, погодка Андрея, глядевшего на нее ошалелыми глазами, брызжущими такой неуемной радостью, которая не могла не передаться Вере Глебовне.
— Я, Вера Глебовна! И живой! Понимаете — живой! И на целые сутки домой. Как моя мама?
— Все хорошо. Я недавно ее видела. Но она на работе, Эрик. И вообще вряд ли кто дома в вашей квартире. Идемте ко мне.
— Я все же добегу, позвоню, может, кто есть? А потом к вам. Но вы куда-то шли?
— В булочную. Я схожу потом.
— И не надо. У меня вагон хлеба! — воскликнул Эрик и побежал наверх.
Вера Глебовна вернулась к себе и не стала захлопывать дверь. Через минуту Эрик ввалился в комнату.
— Ну как Москва? — спросил он еще на ходу.
— Стоит,- не могла не улыбнуться она.
— Да, еду по Москве и никак не могу поверить, что я в Москве и живой. Мы же, Вера Глебовна, в Алабино в летних лагерях были, когда война началась, ну и двадцать третьего маршем на фронт. Ох, повидал я всего, Вера Глебовна…- он задумался, и его мальчишеское лицо вдруг перестало быть мальчишеским, на лбу наметились складки, рот сжался, а взгляд потускнел и стал каким-то отрешенным.
Вера Глебовна пристально вглядывалась в его глаза — они же видели смерть. Эрик немного помолчал и продолжил:
— Топаем, значит, на фронт. Настроение дай боже — малой кровью и на чужой территории, погоним немца. Топаем и уже по дороге видим — не то что-то… Ну, а потом…- он взмахнул безнадежно рукой.- Страшно было, Вера Глебовна. Очень страшно. На Соловьевской переправе разбомбили нас вдребезги… Сейфы штабные разорвало, и вот кружатся в воздухе деньги, падают на землю, как листья осенние, а мы по ним… сапожищами, сапожищами… Ни один, понимаете, ни один из нас не нагнулся, чтобы хоть одну купюру поднять… Там нас и окружили… Выходили группками, а кто и в одиночку. Жара, воды нигде нет, колодцы пустые, ну и голод…- он замолчал, вытащил мятую пачку «Беломора», предложил Вере Глебовне, и они долго молча курили.
— Что же было самое страшное, Эрик? — спросила наконец она.
— А вот то, что по деньгам… сапожищами… Ну и еще, Когда из окружения выходили, колонну наших пленных видели, как гнали их немцы словно скотину какую, а раненых пристреливали. Мы глядели и думали, что плен — самое страшное. Тогда и решили — живыми не даваться…
— И вы бы застрелились, если…
— Пока этой колонны не видели — не знаю, а вот посмотрели и… наверное, застрелился бы,- закончил он после заминки.
— Господи…- прошептала Вера Глебовна.
— Как скотину гнали, прикладами по спинам и орали, сволочи…- Он немного помолчал, а потом махнул рукой, словно отгоняя от себя воспоминания.- Ладно, не будем о войне больше… Что в Москве было за это время?
Она рассказала ему и о частых налетах, и о панике шестнадцатого октября, и о холоде, в котором живут, и о голоде…
— Конечно, по сравнению с фронтом это не так страшно, но досталось, значит, и москвичам.- Эрик стал развязывать свой вещмешок.- Сейчас мы немного заправимся, Вера Глебовна. У меня хлеб, консервы. Жаль только, что выпить нечего в честь приезда.
— У меня есть немного спирта.
— Вот здорово! — обрадовался Эрик.
Вера Глебовна собрала на стол. Эрик поднял рюмку:
— За Победу, Вера Глебовна!
— А она будет, Эрик? — очень серьезно спросила она.
— Будет, Вера Глебовна! Повернулась уже война! Не скоро, конечно, но выбьем мы немцев.
— А летом? Что вы думали летом? — она напряженно ждала ответа, глядя на Эрика.
— Как ни странно, Вера Глебовна, но даже летом, в отступлениях, окружениях, когда, казалось, такой каток катит — не остановишь, все-таки в победе мы не сомневались. Понимаете ли, не сломали нас немцы тогда. Ну, а зимой… Зимой убедились — можно бить немца. Знаете, сколько их сейчас по дорогам валяется? Малоярославец проезжал, так по всем улицам мертвые фрицы лежат.
— Вы проезжали Малоярославец?! — воскликнула она.
— Да, а что? — удивился Эрик ее волнению.
— Так Андрей же там! В шести километрах от города!
— Андрей? Черт возьми, я так был уверен, что он все еще на Дальнем Востоке, не спросил вас о нем… Он там на формировании?
— Не знаю… Они не получили еще оружие. Неделю тому назад пришла от него весточка, а я никак не могу выехать к нему.
— Послезавтра поедете со мной,- заявил Эрик таким тоном, будто это самое обыкновенное и уже решенное дело.
— Как — с вами? — еле слышно спросила она, боясь поверить в этот удивительно счастливый случай.
— Очень просто. Я на машине. Мы приехали «газоны» получать из ремонта, но они не готовы. Оставлю тут шоферов, а сам поеду обратно. Мы в Юхнове стоим, Вера Глебовна.
— Эрик, мне это не снится?
— Нет,- рассмеялся он.
— Но мне не дали пропуск…
— А, ерунда! Обойдемся! — небрежно кинул Эрик.
— Мне говорили, много контрольно-пропускных пунктов…
— Ну и что? Я вам скажу, что говорить… Значит, послезавтра рано утром. Готовьтесь. А сейчас, Вера Глебовна, хочу по Москве пройтись… посмотреть, как она, матушка…
Весь этот день Вера Глебовна пробыла в каком-то радостном тумане и только к вечеру вспомнила о Жене и ее просьбе. Она поднялась наверх, в двенадцатую квартиру, где жил Эрик. Он был немного навеселе и встретил ее радостно, но, когда она заикнулась о Жене, нельзя ли ее взять, помотал головой.
— Не выйдет, Вера Глебовна. Я вас патрулям представлю женой командира моей части, а кем Женю? Да и вообще не хочу ее даже видеть. Удивляюсь, что вы…
— Эрик, трудно ее осуждать, она же совсем девочка,- перебила она.
— Вам трудно, а мне — нет… В дорогу оденьтесь потеплее. Вера Глебовна. Кузов, правда, с тентом, но все равно… В кабину-то я вас не смогу посадить, на каждом шагу тогда будут останавливать. Значит, в шесть выезжаем.
— Я все еще не верю, Эрик.
— Все будет в порядке. Завтра увидите Андрея.
— Не сглазьте, Эрик. Я все время боюсь, не случилось бы что…
— Ничего не случится, Вера Глебовна,- улыбнулся Эрик.
Она вернулась к себе, поставила чайник и стала ждать Батушина, который еще днем позвонил ей, предупредив о приходе. Ей почему-то не очень хотелось видеть его перед отъездом, но уклониться от встречи было неудобно, и вот ждала его, опасаясь долгого разговора, после которого, разумеется, она не сможет быстро уснуть, а ей так необходимо хорошенько выспаться перед дорогой.
Батушин явился очень серьезный, даже торжественный, и она невольно улыбнулась. Он принес ей немного хлеба, сахара и две пачки галет, которые приняла она без всегдашнего ощущения неловкости — это же для Андрея. Да и, честно говоря, ей было сейчас ни до чего, потому что не давали сосредоточиться неотвязные мысли о том, что вдруг в самый последний момент что-то помешает ей: либо испортится машина, либо задержат ее на контрольно-пропускном пункте, либо еще что-то… И она никак не могла настроиться на разговор, к которому, как видно, готовился Батушин.
Отзывы о сказке / рассказе: