46
— Матиуш, что же ты наделал? — сказал грустный король. — Матиуш, опомнись, тебе грозит большая опасность. Ты можешь погибнуть. Я приехал тебя предостеречь. Боюсь, что слишком поздно. Я бы приехал еще неделю тому назад, но с того времени, как дети стали водить поезда, ваши железные дороги никуда не годятся. От самой границы я вынужден был ехать на крестьянских телегах. Может быть, это и лучше, потому что я проезжал через разные деревни и городишки и знаю, что говорит о тебе народ. Матиуш, все очень плохо, поверь мне.
Грустный король тайком покинул свою страну и поехал спасать Матиуша.
— А что же такое случилось? — спросил Матиуш взволнованный.
— Случилось много плохого, только тебя обманывают. Ты ничего не знаешь.
— Я все знаю, — обиделся Матиуш, — ведь я ежедневно читаю газеты. Дети постепенно привыкают трудиться, комиссия работает. А ни одна реформа не может быть проведена в жизнь без потрясений. Я знаю, что есть еще беспорядки.
— Слушай, Матиуш, ты читаешь только одну газету, только свою газету. Там все врут. Почитай другие газеты.
И грустный король положил на письменный стол пачку привезенных газет.
Матиуш медленно разворачивал газету за газетой. Он читал только заголовки. У него потемнело в глазах:
КОРОЛЬ МАТИУШ СОШЕЛ С УМА
ОН ЖЕНИТСЯ НА АФРИКАНСКОЙ ОБЕЗЬЯНЕ
ЦАРСТВОВАНИЕ ЧЕРНЫХ ДЬЯВОЛОВ
МИНИСТР — ВОР
ПРОДАВЕЦ ГАЗЕТ ФЕЛЕК — БАРОН
ДВЕ КРЕПОСТИ ВЗОРВАНЫ
У МАТИУША НЕТ НИ ПУШЕК, НИ ПОРОХА
НАКАНУНЕ ВОЙНЫ
МИНИСТРЫ ВЫВОЗЯТ ЦЕННОСТИ
ДОЛОЙ КОРОЛЯ-ТИРАНА
— Но это же вранье, — крикнул Матиуш, — одно вранье! Что за царствование черных дьяволов? То, что негритянские дети приехали к нам учиться? Но они приносят пользу! Когда волки убежали из клетки, они, рискуя жизнью, загнали их в клетку. А у Клю-Клю вся рука искусана. Когда некому было прочищать печные трубы, потому что белые дети не хотели этим заниматься, и начались пожары, черные дети стали трубочистами. У нас есть пушки, и у нас есть порох. Я знаю, что Фелек был продавцом газет, но вором он не был. А я не тиран.
— Матиуш, не сердись, это не поможет. Говорю тебе, плохо дело. Хочешь, пойдем в город, и ты сам убедишься.
Матиуш переоделся простым мальчиком, грустный король был тоже в обыкновенном костюме. И они вышли в город.
Они прошли мимо тех же казарм, мимо которых проходил он с Фелеком, когда первый раз ночью убежал из дворца на войну. Какой он был тогда счастливый! Как он ничего не понимал, какой был ребячливый. Теперь он уже все знает и ничего не ждет.
У казармы сидел старый солдат и курил трубку.
— Что тут у вас в армии делается?
— А ничего: дети хозяйничают. Истратили на салюты весь порох, испортили пушки. Нет больше армии. — И он заплакал.
Они подошли к фабрике. У ворот сидел рабочий, он держал на коленях книгу, учил стихи к завтрашнему дню.
— Как тут у вас на фабрике?
— А зайдите, сами увидите. Теперь вход свободный.
Вошли. В конторе разбросаны бумаги, лопнул главный котел. Машины стоят. В цеху слоняется несколько мальчиков.
— Что вы тут делаете?
— Да вот, прислали нас сюда пятьсот человек работать. Ребята сказали: «Дураков нет» — и пошли лоботрясничать. А мы, человек тридцать, приходим. Ничего тут не знаем, все испорчено. Подметаем, прибираем немножко. Родители в школе, дома сидеть скучно. И неприятно получать деньги, когда ничего не делаешь.
Половина магазинов была закрыта, хотя все уже знали, что волков водворили в клетку.
Вошли в один магазин. Продавщицей была очень милая девочка.
— Милая барышня, почему столько закрытых магазинов?
— Потому что все разворовали. Полиции нет, армии нет. Хулиганы ходят по улицам и грабят. У кого были товары, отнесли домой и спрятали.
Зашли на вокзал. Пути загромождал разбитый поезд.
— Что случилось?
— Стрелочник пошел играть в мяч, а начальник станции пошел ловить рыбу. Машинист не знал, где тормоз, и вот результат: сто человек убитых.
Матиуш закусил губу, чтобы не расплакаться.
Неподалеку от вокзала была больница. И тут дети должны были ухаживать за больными, а доктора, когда им меньше было задано уроков, прибегали на полчасика. Но это не очень помогало. Больные стонали, многие умирали без помощи, а дети плакали, потому что им было страшно и они не знали, что делать.
— Ну что ж, Матиуш, пожалуй, вернемся во дворец?
— Нет, я должен идти в мою газету, поговорить с журналистом, — ответил Матиуш спокойно, хоть видно было, что в нем все кипит.
— Я не могу пойти туда с тобой, — сказал грустный король, — меня могут узнать.
— Я скоро вернусь, — сказал Матиуш и поспешил в редакцию.
А грустный король посмотрел ему вслед, покачал головой и пошел во дворец.
Матиуш не шел уже, он бежал. Все сильней сжимал он кулаки и чувствовал, как в нем закипает кровь Генриха Вспыльчивого.
— Подожди, злодей, лгун, обманщик! Ответишь ты мне за все.
Матиуш влетел в комнату журналиста. За письменным столом сидел журналист; Фелек, развалясь на диване, курил сигару.
— А, и ты здесь?! — скорее крикнул, чем сказал Матиуш. — Тем лучше, поговорю с вами обоими. Что вы натворили?
— Ваше королевское величество, извольте присесть, — начал своим тихим сладким голосом журналист.
Матиуш вздрогнул. Теперь он был уверен, что журналист шпион. Сердце давно ему это подсказывало, но сейчас он понял все.
— Получай, шпион! — крикнул Матиуш и навел на него револьвер, с которым не расставался со времени войны. Но шпион молниеносным движением схватил Матиуша за руку. Пуля вошла в потолок.
— Детям не дают револьверы, — сказал с улыбкой журналист и с такой силой сжал руку Матиуша, что у него чуть мясо не отошло от кости. Рука сама открылась, журналист взял револьвер, спрятал его в письменный стол и запер на ключ.
— Теперь мы можем спокойно поговорить. Итак, чем я не угодил вашему королевскому величеству? Тем, что я защищал ваше величество в моей газете? Тем, что успокаивал и объяснял; тем, что хвалил Клю-Клю? За это ваше величество называет меня шпионом и хочет меня застрелить?
— А этот глупый закон о школах?
— Чем же я виноват? Дети так решили большинством голосов.
— Почему вы не написали в газете, что наши крепости взорваны?
— Об этом должен был донести вашему величеству военный министр. Народ не должен знать о таких вещах. Это военная тайна.
— А почему вы так выпытывали про пожар в лесах иностранного короля?
— Журналист должен спрашивать обо всем, потому что из всего того, что знает, он выбирает потом сведения для газеты. Мою газету вы, ваше величество, читали ежедневно. Разве мы плохо освещали события?
— О, очень хорошо, даже слишком хорошо, — горько усмехнулся Матиуш.
Журналист взглянул Матиушу прямо в глаза и спросил:
— Неужели ваше величество и теперь назовет меня шпионом?
— Я тебя назову! — крикнул вдруг Фелек, вскочив с дивана.
Журналист побледнел, с бешенством посмотрел на Фелека, и, прежде чем оба мальчика успели опомниться, уже стоял в дверях.
— Мы еще встретимся, сопляки! — крикнул он и быстро сбежал по лестнице.
Перед подъездом, неизвестно откуда, появился автомобиль. Журналист что-то сказал шоферу.
— Держи его, лови! — кричал Фелек, распахнув окно.
Но было слишком поздно: автомобиль скрылся за углом. Да и кто мог его задержать? Только перед окном собралось несколько зевак посмотреть, что происходит.
Матиуш стоял, пораженный всем происшедшим, и тут Фелек, рыдая, бросился ему в ноги.
— Король, убей меня! Это моя вина! — ревел Фелек. — О, я несчастный! Что я наделал!
47
— Подожди, Фелек, потом поговорим обо всем спокойно — что случилось, того не вернешь. В опасности надо быть спокойным и осмотрительным. Нужно думать не о том, что было, а о том, что будет, что должно быть.
Фелек хотел немедленно во всем признаться Матиушу, но Матиуш не хотел терять ни минуты.
— Слушай, Фелек, телефонная связь прервана. Только ты можешь мне помочь. Ты знаешь, где живут министры?
— Я не знаю! Живут в разных концах города. Но это ничего. Ноги у меня хорошие: два года продавал газеты. Ты хочешь их вызвать?
Матиуш взглянул на часы.
— Сколько тебе нужно на дорогу?
— Полчаса.
— Хорошо. Итак, через два часа они должны быть у меня в тронном зале. Да предупреди, что если кто-нибудь из них скажет, что болен, пусть помнит, что я потомок Генриха Вспыльчивого.
— Придут! Уж я им скажу! — крикнул Фелек.
Он снял ботинки, сбросил свой элегантный пиджак с орденом. На столе стоял пузырек с тушью: Фелек измазал брюки, руки и лицо и босиком пустился созывать министров. А Матиуш поспешил во дворец, потому что перед заседанием совета министров хотел еще раз поговорить с грустным королем.
— Где этот господин, который утром со мной разговаривал? — спросил запыхавшийся Матиуш, как только Клю-Клю открыла ему дверь.
— Этот господин ушел и оставил на столе письмо. С тяжелым сердцем вбежал Матиуш в кабинет, схватил письмо и прочел:
Дорогой, любимый Матиуш! Случилось то, чего я больше всего боялся. Я должен тебя оставить. Дорогой Матиуш, если бы я тебя не знал, я бы предложил тебе уехать вместе со мной в мою страну, но я знаю, что ты не согласишься. Я еду по северному шоссе, если ты захочешь, ты сможешь догнать меня на лошади за два часа. Я подожду тебя в корчме. Если же мы не увидимся, помни, что я твой друг. Верь мне даже тогда, когда тебе будет казаться, что я тебе изменил. Что бы я ни сделал, знай, что это для твоей пользы. Умоляю тебя об одном: это должно остаться тайной. Никто, ни одна душа не должна знать об этом. Письмо немедленно сожги. Жаль мне тебя, милое дитя, бедный, одинокий сирота. Мне бы хотелось оградить тебя хотя бы от части тех горестей, которые тебя ожидают. Может быть, ты все же поедешь co мной? Письмо непременно сожги.
Прочитав письмо, Матиуш быстро зажег свечу и поднес листок к огню. Бумага вспыхнула, съежилась и почернела. Огонь обжигал, Матиушу пальцы, но он не обращал на это внимания.
«Душа моя болит больше, чем пальцы», — подумал он.
Против письменного стола висели портреты его матери и отца.
«Бедный, одинокий сирота», — подумал Матиуш, глядя на портреты покойных родителей.
Но он только глубоко вздохнул. Плакать было нельзя, потому что сейчас он должен надеть корону и глаза его не должны быть красными. В комнату тихо проскользнула Клю-Клю и стала в дверях с таким покорным видом, что, хотя в первый момент ее присутствие раздражало Матиуша, через минуту он мягко спросил:
— Что ты хочешь, Клю-Клю?
— Белый король скрывает от Клю-Клю свои заботы. Белый король не хочет доверить свои тайны Клю-Клю. Но Клю-Клю все знает, и Клю-Клю не оставит белого короля в беде.
Клю-Клю произнесла это торжественно, держа обе руки поднятыми над головой. Точно так присягал ему Бум-Друм.
— Что же ты знаешь, Клю-Клю? — спросил растроганный Матиуш.
— Белые короли позавидовали золоту Матиуша, они хотят победить его и убить. Грустный король жалеет Матиуша, но он слаб, он боится сильных белых королей.
— Молчи, Клю-Клю!
— Клю-Клю будет молчать, как могила, но Клю-Клю узнала грустного короля. Выдать Матиуша может это сожженное письмо, а не Клю-Клю.
— Молчи, Клю-Клю, ни слова больше! — воскликнул Матиуш, сбрасывая пепел сожженного письма на пол и топча его ногами.
— Клю-Клю клянется, что ничего больше не скажет.
Нужно было кончать разговор, потому что в это время лакеи вернулись из школы и, толкая друг друга, вбежали в кабинет.
Матиуш покраснел от гнева.
— Что за крик! — воскликнул он. — С каких это пор королевские лакеи осмеливаются с таким шумом врываться в королевский кабинет? Мало у вас было времени шалить в школе?
Церемониймейстер так смутился, что даже уши у него стали красными.
— Ваше королевское величество, умоляю, простите их. Эти бедные парни в детстве были лишены всяких игр. Сначала они были прислугами и поварятами, потом лакеями. Они всегда должны были вести себя тихо, и поэтому сейчас носятся как сумасшедшие…
— Ну, хорошо, хорошо. Приготовьте тронный зал. Через полчаса заседание.
— Ох, мне столько уроков задали на завтра, — простонал один.
— Я должен нарисовать карту.
— У меня шесть задач и целая страница…
— Не пойдете завтра в школу, — сердито прервал их Матиуш.
Они поклонились и тихо вышли. Только в дверях чуть не подрались. Потому что один толкнул другого, и тот ударился подбородком о ручку двери.
Вбежал Фелек, грязный, вспотевший, в рваных штанах.
— Все сделал, они будут. И начал рассказывать.
Да, в газетах писали правду. Фелек крал деньги и брал взятки. Когда он заменял Матиуша на аудиенции, он выдавал только часть приготовленных подарков, а все, что ему нравилось, брал себе. Тому, кто давал ему деньги или подарки, он давал вещи получше. У него было несколько сообщников, среди них Антек, которые ежедневно приходили и брали эти вещи. Но шпионом он не был. Все это ему советовал журналист. Велел ему назваться бароном, велел потребовать орден. Притворялся другом. А потом вдруг потребовал подделать бумагу, будто Матиуш выгоняет всех министров и отбирает у взрослых все права, потому что должны управлять дети. Фелек не согласился. Тогда журналист надел шляпу и сказал: «Если нет, пойду к королю и скажу, что ты воруешь подарки и берешь взятки». И Фелек испугался. Фелек не понимал, откуда журналист обо всем знает, думал, что журналисты всегда все знают, но сейчас понял, что это шпион. И еще одну бумагу они сфабриковали, какое-то обращение, или что-то в этом роде, к детям всего мира.
Матиуш заложил руки за спину и долго ходил по кабинету.
— Да, много плохого натворил ты, Фелек. Но я тебя прощаю.
— Что? Прощаете? Если ваше королевское величество меня простит, то я знаю, что я сделаю.
— Что? — спросил Матиуш.
— Скажу все отцу: уж он мне устроит такую баню, что я долго буду помнить.
— Не делай этого, Фелек. Зачем? Ты можешь иначе искупить свою вину. Момент серьезный, люди нужны. Ты можешь мне пригодиться.
— Прибыл военный министр, — доложил маршал двора.
Матиуш надел корону, — ох, какую тяжелую корону! — и вошел в тронный зал.
— Господин военный министр, что вы скажете? Только коротко, без вступлений. Потому что мне многое известно.
— Докладываю вашему королевскому величеству, что у нас имеется три крепости (было пять), четыреста пушек (была тысяча) и двести тысяч исправных ружей. Снарядов имеется на десять дней войны (было на три месяца).
— А сапоги, ранцы, сухари?
— Склады целы, только мармелад съеден.
— Ваши сведения точны?
— Совершенно.
— Вы полагаете, война будет скоро?
— Я политикой не занимаюсь.
— Поврежденные пушки и ружья можно быстро исправить?
— Часть из них значительно повреждена, остальные можно исправить, если печи и котлы на заводах в порядке.
Матиуш вспомнил фабрику, которую он посетил, и опустил голову: после этих слов корона стала еще тяжелее.
— Господин министр, какой дух царит в войсках?
— Солдаты и офицеры обижены. Больше всего их мучает то, что они должны ходить в гражданские школы. Когда я получил отставку…
— Это была фальшивая отставка, я об этом ничего не знал. Подпись была подделана.
Министр нахмурил брови.
— Когда я получил эту отставку, ко мне пришла какая-то делегация, или что-то вроде этого, с требованием военных школ. Ну и получила от меня эта делегация! Марш в гражданскую школу, раз дан приказ идти в гражданскую, марш в огонь, марш в самый ад, раз дан приказ!
— Ну, а если бы все пошло по-старому? Простили бы?
Военный министр вынул саблю.
— Ваше королевское величество, начиная с меня и кончая последним солдатом, все как один — с королем-героем во главе — за отечество, за солдатскую честь!
— Это хорошо, это очень хорошо.
«Еще не все потеряно», — подумал Матиуш.
48
Министры опоздали; они и так запыхались, потому что не привыкли ходить пешком. Маршал двора доложил, что они приехали, но на самом деле они пришли, потому что автомобили были испорчены, а шоферы готовили уроки.
Матиуш начал с того, что во всем обвинил шпиона-журналиста. И предложил поразмыслить, что делать дальше.
Тотчас же написали в газету, что дети с завтрашнего дня должны идти в школу, а тот, кто узнает об этом слишком поздно, может опоздать, но прийти должен. Взрослые пусть уж сидят до перемены, а потом должны вернуться к своим занятиям. Безработным будет еще в течение месяца выдаваться плата за учение, а потом, если хотят, могут выехать в страну Бум-Друма, который собрался у себя тоже строить дома, школы и все прочее. Оба парламента тем временем закрываются. Сначала откроется парламент для взрослых, потом видно будет, что делать с молодежью от пятнадцати лет и старше, а когда комиссия выработает регламент, будет открыт также парламент для детей, там дети будут выдвигать свои требования, а потом парламент для взрослых решит, можно ли это осуществить. Дети не могут приказывать взрослым. Принимать участие в голосовании могут только дисциплинированные дети, которые хорошо учатся.
Это постановление подписали Матиуш и все министры.
Потом Матиуш подписал обращение к войскам. Он вспомнил последнюю войну и одержанные победы.
Две самые важные наши крепости взорваны. Итак, пусть героическая грудь солдата будет крепостью против каждого, кто осмелится ступить на нашу землю, — так кончалось обращение, подписанное Матиушем и военным министром.
Министр торговли просил ремесленников, чтобы спешно все починили, чтобы открыли магазины, потому что в городе уныло и некрасиво.
Министр просвещения обещал детям, что их парламент вскоре возобновит свою работу, если они возьмутся за учение, как следует.
А префект полиции ручался, что завтра с самого утра полиция займет свои посты.
— Пока мы ничего не можем сделать, — сказал старший министр. — Мы должны подождать, пока начнут работать телеграф и почта, тогда нам станет ясно, что происходит во всей стране и за границей.
— А что могло случиться? — спросил встревожено Матиуш, потому что ему казалось, что всё пошло очень легко и хорошо. А может быть, грустный король его только напугал?
— Мы не знаем, что могло случиться. Ничего не знаем.
На другой день все было хорошо. После первого урока, на котором была прочитана газета, учителя распрощались со своими учениками, и взрослые пошли домой. Прошло немного времени, пока детям снова не отдали книги и тетради. Но в двенадцать часов дня все было уже как прежде. И нужно признать, что радовались этому все: и взрослые, и дети, и учителя.
Учителя ничего не говорили детям, но были очень довольны, потому что со взрослыми у них было тоже много хлопот. Среди тех, которым еще не было тридцати лет, много было шалунов: они задевали других, смеялись и шумели на уроках; старшие ныли, что им неудобно сидеть, что у них болит голова, что душно, что чернила плохие; а старички спали, и им не было от уроков никакой пользы, а когда учительница на них кричала, они не обращали на это внимания, потому что среди них много было глухих. Молодые устраивали со старыми всякие проделки, старые жаловались, что им не дают покоя. В общем, в школах уже привыкли к детям, так что предпочитали, чтобы все было по-прежнему.
В конторах как будто и сердились, что дети все перевернули вверх дном, но про себя думали, что, может быть, это и к лучшему, — ведь если пропадет какая-нибудь важная бумага, то можно будет свалить на детей. И служащие разные бывают: у одних бумаги в порядке, у других — не очень-то.
Хуже обстояло дело с фабриками и заводами, но безработные охотно помогали; они думали, что когда увидят, как хорошо они работают, их, может быть, оставят.
Было несколько небольших скандалов, но полиция отлично отдохнула, так что взялась с самого утра за работу. Потому что за это время жулики вволю наелись и наворовали, и только боялись, чтобы не раскрылись их делишки. Самые совестливые даже возвратили награбленное.
Когда под вечер королевский автомобиль выехал в город, уже трудно было представить, что здесь творилось вчера.
Итак, Матиуш, ожидал известий. Вечером он узнает обо всем.
Тем временем Клю-Клю снова начала уроки с негритянскими детьми. Матиуш был на уроке и удивлялся, как черные дети быстро все усваивают. Но Клю-Клю объяснила ему, что в сотники она выбрала самых способных и прилежных, что остальные так быстро усваивать не могут. Не знала бедная Клю-Клю, что ее уроки будут прерваны так скоро и так печально.
Первым, как обычно, приехал старший министр. Вчера военный министр явился первым только потому, что привык к походам.
Старший министр нес под мышкой пачку бумаг, а сам был какой-то грустный и смущенный.
— Что такое, господин старший министр?
— Плохо, — вздохнул он. — Но этого нужно было ожидать. Может быть, это и к лучшему.
— Ну что? Говорите скорей.
— Война!
Матиуш вздрогнул. Все собрались на совещание. Старый король отказался от трона и передал королевство сыну. Сын объявил войну и сразу же двинулся со своими войсками по направлению к столице.
— Значит, они перешли границу?
— Два дня тому назад. Уже прошли сорок миль.
Начали читать телеграммы и письма. Это продолжалось долго. Матиуш закрыл усталые глаза, слушал и думал, ничего не говорил.
«Может быть, это и к лучшему». Слово взял военный министр.
— Я еще не знаю, по какой дороге движется неприятель, но думаю, что он идет по направлению к двум взорванным крепостям. Если он будет идти быстро, он может дойти до столицы за пять дней, если медленнее — будет здесь дней через десять.
— Как? Мы не пойдем навстречу?! — воскликнул Матиуш.
— Это невозможно. Народ должен сам себя защищать. Нужно выслать несколько небольших отрядов, хотя жаль людей и оружие. Мое мнение: пусть идут. Генеральное сражение будет на поле перед самой столицей. Или мы выиграем, или…
Он не докончил.
— А может быть, нам помогут два других короля? — вмешался министр иностранных дел.
— На это не будет уже времени, — вставил военный министр. — Впрочем, я в этом не разбираюсь.
Министр иностранных дел долго говорил, что нужно сделать, чтобы эти два короля выступили против первого.
Грустный король, на него можно рассчитывать с уверенностью. Только он не любит воевать, солдат у него немного. Один он ничего не сделает.
Он и в той войне не принимал участия, только стоял в резерве. Он будет делать то же, что тот, который дружит с желтыми королями. Тому Матиуш уступил всех желтых королей, так что, собственно, им не из-за чего воевать. Но кто знает, может быть, он хочет забрать и часть черных? Слово взял старший министр.
— Господа, вы можете не сделать того, что я вам предлагаю. Но не сердитесь. Вот мой совет: послать неприятелю ноту, что мы не хотим войны, чтобы он ясно сказал, что ему надо. Я думаю, что он хочет только получить контрибуцию. Сейчас я вам объясню. Почему он уступил нам без войны порт и дешево продал десять кораблей? Потому что хотел, чтобы Бум-Друм прислал золото. Денег у нас много. Что нам стоит отдать ему половину?
Матиуш молчал. Сжал кулаки и молчал.
— Господин старший министр, — сказал министр финансов. — Я думаю, что он на это не согласится. Зачем ему брать половину золота, если он может взять все? Зачем ему прерывать войну, если он может ее выиграть? Слово имеет господин военный министр.
Матиуш сжал кулаки так, что у него даже ногти вошли в ладонь. И ждал.
— Я думаю, что ноту послать нужно, — сказал военный министр. — Если он ответит, то потом мы ответим, я в этом не разбираюсь. Но знаю, что на это уйдет время, несколько дней, да пусть хоть один день. А тут каждый час дорог. Мы тем временем исправим сто, ну, пусть пятьдесят пушек и тысячи две ружей.
— А если он согласится взять половину золота и прервет войну? — спросил Матиуш тихим и очень приятным, каким-то странным, не своим голосом.
Воцарилась тишина. Все смотрели на военного министра, который побледнел, покраснел, снова побледнел и быстро сказал:
— Тогда помириться. И добавил:
— Мы сами этой войны выиграть не можем. А ждать помощи уже слишком поздно.
Матиуш закрыл глаза и так сидел до конца заседания. Кое-то из министров подумал даже, что он уснул. Но Матиуш не спал, и каждый раз, при составлении ноты, когда говорилось: «Просим неприятельского короля», — губы его вздрагивали.
Когда Матиуш взял перо, чтобы подписать, он только спросил:
— Нельзя ли вместо «просим» написать как-нибудь иначе?
Ноту переписали и слово «просим» заменили словами: «мы бы желали».
Мы бы желали прервать войну. Мы бы желали кончить спор мирным образом. Мы бы желали половиной нашего золота оплатить ваши военные расходы.
Матиуш подписал. Было два часа ночи.
Матиуш, не раздеваясь, бросился на постель, но не мог заснуть. День уже начинался, а Матиуш все еще не спал.
— Победить или погибнуть, — повторял он.
Отзывы о сказке / рассказе: