25. МЕЖДУ ОГНЕМ И ВОДОЙ
Сказка Паганеля имела огромный успех. Ему рукоплескали, но каждый остался при своем мнении, и ученый достиг обычного результата, присущего всякой дискуссии, — он никого не убедил. Но все были согласны с ним, что роптать на судьбу не следует, и если нет ни двора, ни хижины, то надо довольствоваться деревом.
Между тем наступил вечер. Такой тревожный день достойным образом мог увенчать лишь благотворный сон. Обитатели омбу были утомлены не только борьбою с наводнением, но и страшно измучившим их жгучим зноем. Их пернатые товарищи уже расположились на ночлег в гуще листвы; мелодичные рулады ильгуэрос, этих пампских соловьев, мало-помалу затихли. Все птицы умолкли. Лучше всего было последовать их примеру.
Но прежде чем, по выражению Паганеля, «забиться в гнездышко», Гленарван, Роберт и географ взобрались на свою «обсерваторию», желая еще раз взглянуть на водную равнину. Было около девяти часов вечера. Солнце только что скрылось за горизонтом. Вся западная часть неба утопала в горячем тумане. Обычно яркие, созвездия Южного полушария мерцали сегодня смутно, будто скрытые мглистым покровом. Тем не менее их можно было распознать, и Паганель заставил Роберта и Гленарвана вглядеться в звезды полярной зоны. Среди прочих звезд ученый указал им и на Южный Крест, на это созвездие из четырех светил первой и второй величины, расположенных в виде ромба приблизительно на высоте полюса; на созвездие Кентавра, в котором сверкает самая близкая к земле звезда, Альфа; на две обширные туманности Магеллана, из которых более крупная заволакивает пространство, в двести раз большее видимой поверхности Луны; и, наконец, «черную дыру» — то место на небесном своде, где словно совершенно отсутствуют звезды.
К сожалению, на небе еще не появился Орион, видимый с обоих полушарий, но все же Паганель рассказал своим двум ученикам о любопытной детали патагонской «космографии». По мнению поэтичных индейцев, Орион представляет собой громадное лассо и три бола, брошенные рукой великого охотника небесных прерий. Все эти созвездия, отражаясь в зеркале вод, были словно второе небо, и нельзя было не залюбоваться этим великолепным зрелищем.
В то время как ученый Паганель посвящал слушателей в тайны космографии, небо с восточной стороны потемнело. Густая, темная, резко очерченная туча постепенно поднималась на горизонте, затеняя звезды. Эта туча, мрачная и зловещая, вскоре заволокла половину небесного свода. Казалось, она движется сама собой, ибо не было ни малейшего ветра. Воздух был неподвижен. Ни один листик на дереве не трепетал, никакой ряби не пробегало на поверхности вод. Дышать становилось все труднее, казалось, будто какой-то колоссальный пневматический насос разредил воздух. Атмосфера была насыщена электричеством, и каждое живое существо ощущало ток по всему телу.
Гленарван, Паганель и Роберт почувствовали в теле какие-то покалывания.
— Надвигается гроза, — заметил Паганель.
— Ты не боишься грома? — спросил Гленарван мальчика.
— О сэр! — ответил Роберт.
— Тем лучше, потому что гроза приближается.
— И очень сильная, если судить по небу, — добавил Паганель.
— Меня беспокоит не гроза, — продолжал Гленарван, — а ливень, который сопровождает ее. Нас промочит до костей. Что бы вы ни говорили Паганель, а гнездом человек довольствоваться не может, и вы скоро сами в этом убедитесь.
— О, относясь философски…
— Философия не помешает вам промокнуть.
— Нет, конечно, но она согревает.
— Однако давайте спустимся к нашим друзьям, — сказал Гленарван, — и посоветуем им, вооружившись философией, как можно плотнее завернуться в пончо, а главное, запастись терпением, ибо оно нам понадобится.
Гленарван в последний раз окинул взором грозное небо, которое целиком уже заволокли густые черные тучи; лишь на западе неясная полоса чуть светилась сумеречным светом. Вода потемнела, напоминая огромную тучу, готовую слиться с нависшим вдали густым туманом. Ничего не было видно. Ни проблеска света, ни звука. Тишина была столь же глубокой, как и темнота.
— Спустимся, — повторил Гленарван, — скоро разразится гроза.
Все трое соскользнули по гладким веткам вниз и были очень удивлены, очутившись в каком-то своеобразном полусвете. Он исходил от несметного количества светящихся точек, носившихся с жужжанием над водой.
— Что это, фосфоресценция? — спросил Гленарван географа.
— Нет, — ответил тот, — это светляки, живые и недорогие алмазы, из которых дамы Буэнос-Айреса делают себе прекрасные уборы.
— Как! Эти летящие искры — насекомые? — воскликнул Роберт.
— Да, мой милый.
Роберт поймал одного из светляков. Паганель не ошибся — это было насекомое, похожее на крупного шмеля, с дюйм длиной. Индейцы зовут его туко-туко. Это удивительное жесткокрылое насекомое излучает свет двумя пятнами, которые находятся на его нагрудном щитке. Их довольно яркий свет дает возможность читать даже в темноте.
Паганель поднес насекомое к своим часам и смог разглядеть, что было десять часов вечера.
Гленарван, подойдя к майору и трем морякам, стал отдавать распоряжения на ночь. Нужно было приготовиться к сильной грозе. После первых раскатов грома, без сомнения, забушует ураган, и омбу начнет сильно раскачивать. Поэтому каждому предложено было покрепче привязать себя к доставшейся ему кровати из ветвей. Если нельзя было избежать потоков с неба, то во всяком случае следовало уберечься от вод земных и не упасть в бурный поток, разбивавшийся о подножие дерева.
Все пожелали друг другу спокойной ночи, не очень на это надеясь, и каждый, скользнув на свое воздушное ложе, завернулся в пончо и постарался уснуть.
Но приближение грозных явлений природы вызывает во всяком живом существе какую-то смутную тревогу, побороть которую не могут даже самые сильные. Путешественники, взволнованные, угнетенные, не могли сомкнуть глаз, и в одиннадцать часов первый отдаленный раскат грома застал всех еще бодрствующими. Гленарван пробрался на самый конец горизонтальной ветви и глянул сквозь гущу листвы.
Даль темного неба уже прорезали быстрые блестящие молнии, отчетливо отражаясь в водах разлившейся реки. Молнии бесшумно разрывали тучи, словно мягкую, пушистую ткань.
Оглядев небо, тонувшее во мраке до самого горизонта, Гленарван вернулся обратно.
— Ну, что скажете, Гленарван? — спросил Паганель.
— Скажу, что начало, друзья мои, не плохое, если так пойдет дальше, то буря будет страшная.
— Тем лучше! — воскликнул энтузиаст Паганель. — Поскольку избежать этого зрелища нельзя, то пусть оно будет по крайней мере красиво.
— Еще одна ваша новая теория, которая тоже рассыплется с треском, — заметил майор.
— Одна из лучших моих теорий, Мак-Наббс! Я согласен с Гленарваном — гроза будет великолепная. Только что, когда я пытался уснуть, мне припомнилось несколько случаев, обнадеживших меня на этот счет, ведь мы находимся сейчас в царстве великих электрических гроз. Я где-то читал, будто в тысяча семьсот девяносто третьем году именно здесь, в провинции Буэнос-Айрес, во время одной грозы молния ударила тридцать семь раз подряд! А мой коллега Мартин де Мусси, будучи в этих же местах, наблюдал раскат грома, который длился пятьдесят пять минут без перерыва.
— Наблюдал с часами в руках? — спросил майор.
— С часами в руках. Что особенно могло бы встревожить меня, — прибавил Паганель, — так это мысль, что на всей равнине единственным возвышенным пунктом является омбу, на котором мы находимся. Здесь был бы очень кстати громоотвод, ибо из всех деревьев пампы именно к омбу молния питает особую слабость. А кстати, вам небезызвестно, друзья мои, что ученые не советуют укрываться во время грозы под деревьями.
— Я бы не сказал, что их совет уместен, — заявил майор.
— Право, Паганель, нельзя сказать, что вы удачно выбрали момент, сообщая нам эти успокоительные сведения, — прибавил иронически Гленарван.
— Ба! В любое время полезно приобретать знания, — отозвался Паганель. — Ну вот! Начинается.
Раскаты грома прервали этот несвоевременный разговор. Их сила нарастала, звук повышался. Они приближались, переходя из низких тонов в средние (если заимствовать это очень подходящее сравнение из музыки). Вскоре они стали резкими, заставляя с быстротой качающегося маятника вибрировать воздушные волны. Все пространство пылало. Среди этого огня невозможно было определить, какая именно электрическая искра вызывает эти раскаты грома, которые, перекатываясь, уходили в бесконечную глубь неба.
Непрерывно сверкавшие молнии принимали самые разнообразные формы. Одни, падая перпендикулярно, по пять-шесть раз ударяли все в одно и то же место. Другие представляли бы огромный интерес для ученого, ибо если Араго (как об этом свидетельствуют его интересные подсчеты) только дважды видел раздвоенную, вилообразную молнию, то здесь их можно было наблюдать сотнями. Некоторые, бесконечно разветвляясь, загорались, рассыпаясь коралловидными завитками, создавая на темном небесном своде причудливые световые эффекты. Вскоре по всему небу от востока до севера протянулась фосфорическая, ярко светящаяся полоса. Постепенно зарево охватило весь горизонт, воспламеняя тучи, словно горючее вещество, и, отраженное зеркалом вод, породило необъятный огненный круг, центром которого являлся омбу.
Гленарван и его спутники молча наблюдали грозное зрелище, разговаривать было немыслимо. Лучи белого, точно призрачного света озаряли на мгновение то невозмутимое лицо майора, то оживленное любопытством лицо Паганеля, то энергичные черты лица Гленарвана, то растерянное личико Роберта, то беспечные физиономии матросов.
Но пока еще не было ни дождя, ни ветра. Однако вскоре хляби небесные разверзлись, и по черному фону неба протянулись косые полосы, словно нити на ткацком станке. Этот дождь бил по глади озера и отскакивал тысячами брызг, озаренных вспышками молний.
Предвещал ли этот ливень окончание грозы? Предстояло ли нашим путешественникам отделаться лишь обильным душем? Нет!
В самый разгар электрической бури на конце основной горизонтальной ветви омбу вдруг появился окруженный черным дымом огненный шар величиной с кулак; покружившись несколько секунд на одном месте, он, подобно бомбе, разорвался с таким оглушительным грохотом, что его слышно было даже среди непрерывных раскатов грома. Запахло серой. На миг все затихло, и внезапно послышался возглас Тома Остина:
— Дерево горит!
Том Остин не ошибся. Пламя мгновенно, словно оно пришло в соприкосновение с огромным складом горючего вещества, охватило всю западную сторону омбу. Сухие сучья, гнезда из сухой травы и верхний губчатый слой древесины послужили прекрасной пищей для огня. Поднявшийся ветер еще сильнее раздул пламя. Надо было спасаться бегством. Гленарван и его спутники начали поспешно перебираться на восточную часть омбу, не охваченную еще огнем; молча, взволнованные, растерянные, взбирались они кверху, скользили и, рискуя упасть, карабкались по сучьям, гнувшимся под их тяжестью. А между тем пылавшие ветви корчились, трещали, извивались в огне, словно заживо сжигаемые змеи. Горящие головни падали в воду и, бросая пламенные отблески, уносились течением. Пламя то взвивалось на огромную высоту, сливаясь с пылающим воздухом, то стлалось вниз, пробитое разъяренным ураганом, охватывая все дерево, словно туника Несса. Гленарван, Роберт, майор, Паганель, матросы были в отчаянии, их душил густой дым, их обжигал нестерпимый жар. Огонь добирался до них; ничто не могло ни потушить, ни приостановить его. Несчастные люди считали себя обреченными сгореть заживо, подобно индусам, которых сжигают в утробе их божества — истукана.
Наконец, положение стало невыносимым. Из двух смертей приходилось выбирать менее жестокую.
— В воду! — крикнул Гленарван.
Вильсон, которого уже касалось пламя, первый бросился в воду, но вдруг оттуда раздался его отчаянный призыв:
— Помогите! Помогите!
Остин стремительно кинулся к нему и помог вскарабкаться обратно на ствол.
— Что случилось?
— Кайманы! Кайманы! — крикнул Вильсон.
Действительно, вокруг омбу собрались опаснейшие из пресмыкающихся, их чешуя сверкала, отражая зарево пожара. Их вкось сплющенные хвосты, их головы, напоминающие наконечник копья, их навыкате глаза, их растянутые до ушей пасти — все убедило Паганеля, что перед ним свирепые американские аллигаторы, называемые в испанских владениях кайманами. Их было штук десять. Они били воду гигантскими хвостами и грызли омбу длинными зубами.
Несчастные поняли, что гибель неизбежна. Их ждала ужасная смерть — или быть сожженными заживо, или послужить пищей кайманам. Сам майор промолвил спокойным голосом:
— Быть может, это в самом деле конец.
Бывают обстоятельства, когда люди бессильны бороться, обстоятельства, при которых неистовствующую стихию в силах победить лишь другая стихия. Гленарван блуждающим взором глядел на ополчившиеся против них огонь и воду, не зная, откуда можно ждать спасения.
Гроза стихала, но она вызвала в атмосфере значительное скопление паров, насыщенных электричеством, и привела их в бурное движение. На юге от омбу мало-помалу образовался колоссальный смерч, словно сгусток туманов конической формы, вершина его находилась внизу, основание — вверху; этот смерч соединял грозовые тучи с бушевавшими водами. Вскоре он приблизился, крутясь с невероятной быстротой. Он втягивал в себя во время вращения воду, которую как бы выкачал из озера, и бешеная от этого вращения тяга воздуха всасывала в него окрестные воздушные течения. Внезапно гигантский смерч налетел на омбу и охватил его со всех сторон. Дерево задрожало.
Гленарвану показалось, что кайманы атаковали омбу и вырывают его из земли мощными челюстями. Путешественники ухватились друга за друга: они почувствовали, что могучее дерево уступает натиску и падает; его пылающие ветви с оглушительным шипением погрузились в бурные воды. Все это произошло в мгновение ока. А смерч уже пронесся и, поднимая на своем пути воду из озера, казалось, опустошал его до дна.
Тогда омбу, рухнувшее в воду, гонимое ветром, поплыло, увлекаемое течением. Кайманы обратились в бегство; лишь один пополз по вывороченным корням и, разинув пасть, подбирался к людям, но Мюльреди схватил наполовину обгоревший кусок толстой ветки и так сильно ударил хищника по спине, что переломил ему хребет. Кайман упал в воду и, со страшной силой ударяя по ней хвостом, исчез в бурном потоке.
Гленарван и его спутники, спасенные от прожорливых пресмыкающихся, перебрались на подветренную сторону дерева, а омбу, чьи языки пламени, подхлестываемые ураганом, надувались подобно огненным парусам, увлекаемое течением, поплыло, словно горящий брандер, во мраке ночи.
Отзывы о сказке / рассказе: