Жюль Верн — Дети капитана Гранта

7. АЙРТОН

Трудно описать изумление, вызванное этими словами. Гленарван вскочил с табурета и, оттолкнув его, крикнул:

— Кто это сказал?

— Я, — ответил один из работников Падди О’Мура, сидевший за противоположным концом стола.

— Ты, Айртон? — спросил колонист, изумленный не менее, чем Гленарван.

— Я, — отозвался взволнованно, но решительно Айртон, — я такой же шотландец, как и вы, сэр, я — один из потерпевших крушение на «Британии».

Это заявление произвело потрясающее впечатление. Мери Грант, почти лишившаяся чувств от волнения и счастья, склонилась на грудь Элен. Джон Манглс, Роберт, Паганель повскакали с мест и бросились к тому, кого Падди О’Мур назвал Айртоном.

Это был человек лет сорока пяти, суровый на вид, с блестящими глазами, глубоко сидевшими под густыми бровями. Несмотря на худобу, он был, по-видимому, силен. Он словно весь был кости и нервы; он, как говорят шотландцы, «не тратил зря времени на то, чтобы жиреть»; широкоплечий, среднего роста, с решительной осанкой, умным, энергичным лицом, располагавшим в его пользу. Внушаемое им чувство симпатии еще усиливалось при виде запечатлевшихся на его лице следов недавно пережитых тяжелых испытаний. Несомненно, он много выстрадал, но производил впечатление человека, способного переносить страдания, бороться с ними и преодолевать их.

Гленарван и его друзья тотчас же поняли это. Внешность Айртона сразу внушала к себе уважение. Гленарван засыпал его вопросами. Тот охотно отвечал. И Гленарван и Айртон, видимо, оба были взволнованы этой встречей, и поэтому вопросы Гленарвана были довольно сбивчивы.

— Вы один из потерпевших крушение на «Британии»? — спросил Гленарван.

— Да, сэр, я служил боцманом у капитана Гранта, — ответил Айртон.

— Вы спаслись во время кораблекрушения вместе с ним?

— Нет, сэр, нет! В ту страшную минуту волна смыла меня с палубы и выбросила на берег.

— Стало быть, вы не один из тех двух матросов, о которых упоминается в документе?

— Нет. Я не подозревал о существовании этого документа. Капитан бросил его в море, когда меня уже не было на судне.

— Но что же с капитаном… с капитаном?

— Я полагал, что он утонул, исчез, погиб вместе со всей командой «Британии». Мне казалось, что я один спасся.

— Но ведь вы только что сказали, что капитан Грант жив!

— Нет, я сказал: «Если капитан Грант жив…»

— И вы прибавили: «то он в Австралии».

— Да, он не может быть в ином месте.

— Значит, вам неизвестно, где он?

— Неизвестно, сэр. Повторяю: я считал его утонувшим или разбившимся о скалы. Это от вас я узнаю, что, может быть, он еще жив.

— Но тогда что же вы знаете?

— Только одно: если капитан Грант еще жив, то он находится в Австралии.

— Где произошло крушение? — спросил майор Мак-Наббс.

Этот вопрос следовало задать первым, но Гленарван, взволнованный неожиданной встречей, торопясь узнать, где находится капитан Грант, не осведомился о месте гибели «Британии». С этой минуты разговор, бывший до сей поры непоследовательным, нелогичным, лишь слегка задевающим вопросы, не углубляющим их, после слов майора принял более спокойный характер, и вскоре все подробности этой загадочной истории предстали перед слушателями отчетливо и ясно.

На вопрос, заданный Мак-Наббсом, Айртон дал следующий ответ:

— Когда волна смыла меня с бака, где я в это время спускал кливер, «Британия» мчалась прямо к австралийскому берегу — до него оставалось меньше двух кабельтовых. Следовательно, крушение произошло как раз в этом месте.

— Под тридцать седьмым градусом широты? — спросил Джон Манглс.

— Под тридцать седьмым, — подтвердил Айртон.

— На западном побережье?

— О нет, на восточном, — быстро возразил боцман.

— А когда произошло крушение?

— В ночь на двадцать седьмое июня тысяча восемьсот шестьдесят второго года.

— Так и есть! То самое число! — крикнул Гленарван.

— Как видите, сэр, я вправе был сказать: если капитан Грант еще жив, то его следует искать только на Австралийском материке и нигде больше.

— И мы будем искать его, найдем его и спасем его, мой друг! — воскликнул Паганель. — Ах, драгоценный документ, — продолжал географ с бесподобной наивностью, — надо признать, что ты попал в руки людей проницательных!

Но этого хвастовства Паганеля никто не заметил. Эдуард и Элен Гленарван, Мери и Роберт — все обступили Айртона, поочередно пожимая ему руки, словно присутствие этого человека служило верным залогом спасения капитана Гранта. Если при крушении удалось спастись матросу, то почему не удалось спастись и капитану? Айртон настаивал, что капитан жив, как и он. Где именно капитан находится, этого Айртон не знал, но не сомневался, что где-нибудь на материке Австралии.

На бесчисленные вопросы, которыми его забрасывали, боцман отвечал удивительно разумно и ясно. Пока он говорил, мисс Мери все время держала его руку в своих. Ведь этот человек был спутником ее отца, матросом с «Британии»! Он жил рядом с Гарри Грантом, скитался с ним по морям, преодолевал с ним общие опасности… Мери, плача от радости, не могла оторвать глаз от сурового лица боцмана.

До сих пор никому не приходило в голову усомниться в правдивости сообщений этого боцмана. Лишь майор и, пожалуй, Джон Манглс — люди менее доверчивые — спрашивали себя, заслуживают ли слова Айртона полного доверия. Встреча с ним была столь неожиданна, что действительно могла внушить некоторое подозрение. Правда, Айртон называл события и даты абсолютно правильно, упоминая при этом поразительные подробности. Но как бы ни были точны подробности, они все же не дают основания к безоговорочному доверию, ибо замечено, что нередко ложь опирается на правдоподобные подробности. Но Мак-Наббс затаил сомнения в душе и промолчал.

Что касается Джона Манглса, то как только матрос заговорил с молодой девушкой об ее отце, так все его подозрения рассеялись и он поверил тому, что Айртон действительно товарищ капитана Гранта. Айртон отлично знал Мери и Роберта, он видел их в Глазго в день отплытия «Британии». Он напомнил молодой девушке об ее присутствии с братом на прощальном завтраке, который капитан дал своим друзьям на борту «Британии». На этом завтраке присутствовал шериф города Мак-Интайр. Присматривать за Робертом — ему едва минуло тогда десять лет — поручено было боцману Дику Тернеру, а мальчуган вырвался от него и взобрался на бом-салинг.

— Правда, правда! — подтвердил Роберт.

Айртон напомнил множество мелких фактов, видимо не придавая им того значения, которое они имели в глазах Джона Манглса. И каждый раз, когда боцман умолкал, Мери ласково повторяла:

— Еще расскажите нам, мистер Айртон, еще что-нибудь о нашем отце!

И боцман, припоминая все, что могло быть интересно молодой девушке, продолжал свой рассказ. Гленарван хотел задать ему множество более полезных вопросов, но Элен удерживала его, указывая взглядом, как счастлива Мери.

Айртон рассказал всю историю плавания «Британии» по Тихому океану. Многое было известно Мери, ибо письма капитана Гранта получались вплоть до мая 1862 года. В течение года плавания Гарри Грант побывал на многих островах Океании. Он заходил в гавани Ново-Гебридских островов, Новой Гвинеи, Новой Зеландии, Новой Каледонии. Но все острова оказывались уже захваченными, часто незаконно. Местные английские власти чинили Гранту всяческие препятствия, будучи предупреждены о цели, преследуемой им. Тем не менее капитан Грант нашел к западу от Новой Гвинеи подходящие земли: он не сомневался, что там легко будет основать шотландскую колонию и добиться ее процветания. Действительно, пригодный для стоянок порт, по пути между Молуккскими и Филиппинскими островами, должен был привлечь суда, особенно тогда, когда закончено будет прорытие Суэцкого канала и тем упразднен старый морской путь вокруг мыса Доброй Надежды. Гарри Грант принадлежал к числу тех, кто в Англии приветствовал предпринятое по инициативе Лесепса прорытие Суэцкого канала, и не сочувствовал политическим распрям в деле, которое преследовало общенациональные интересы.

После обследования Новой Гвинеи «Британия» поплыла в Кальяо, чтобы пополнить запасы продовольствия и топлива. 30 мая 1862 года она покинула этот порт, направившись в Европу через Индийский океан, а затем — морским путем вокруг мыса Доброй Надежды. Через три недели после отплытия «Британии» разразилась страшная буря, лишившая судно управления, корабль сильно кренило. Пришлось срубить мачты. В трюме обнаружилась течь, и заделать ее не удавалось. Вскоре команда окончательно выбилась из сил. Помпы не успевали выкачивать воду. Неделю «Британия» была игрушкой урагана. Вода в трюме дошла до шести футов. Судно постепенно погружалось. Шлюпки снесло ураганом. Экипажу предстояла неминуемая гибель, когда в ночь на 27 июня, — Паганель угадал правильно, — неожиданно показалось восточное побережье Австралии. Вскоре «Британию» со страшной силой выбросило на берег. Волна смыла Айртона, бросила в пену прибоя, и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, то был уже в плену у туземцев, которые увели его в глубь материка. С тех пор он ничего не слышал о «Британии» и был уверен, не без основания, что судно разбилось о коварные рифы залива Туфолда и погибло со всем экипажем и грузом.

Этим закончилась первая часть рассказа, имевшая отношение к капитану Гранту. Не раз рассказ Айртона прерывали горестные восклицания. Даже майор не усомнился в правдивости рассказа боцмана. Теперь следовало выслушать историю Айртона, представлявшую еще больший интерес, чем история «Британии». В самом деле, ведь благодаря документу было несомненно, что капитан Грант с двумя своими матросами уцелел, как и Айртон, а следовательно, зная участь одного, можно было с полным основанием составить себе представление об участи другого. Поэтому Айртона попросили рассказать о его приключениях; он сделал это очень просто и кратко.

Уцелевший после крушения моряк, оказавшийся в плену у туземного племени, был уведен в глубь страны, в места, орошаемые рекой Дарлинг, то есть приблизительно на четыреста миль к северу от тридцать седьмой параллели. Жил он там очень плохо, но не потому, что с ним дурно обращались, а потому, что само племя влачило жалкое существование. Долго тянулись эти два года тягостного рабства. Однако в его сердце продолжала теплиться надежда вырваться на волю. Он подстерегал только удобный случай для побега, хотя знал, что ему будут угрожать бесчисленные опасности.

В одну октябрьскую ночь 1864 года он обманул бдительность туземцев и скрылся в дебрях девственных лесов. В течение месяца, питаясь кореньями, папоротниками и мимозным клеем, блуждал он по бесконечным пустынным местам, ориентируясь днем по солнцу, ночью — по звездам, часто изнемогая от отчаяния. Так брел он сквозь болота, через реки и горы — через всю необитаемую часть Австралийского материка, которую посетили до него только немногие отважные исследователи. Наконец, истощенный, умирающий, дотащился он до гостеприимного крова Падди О’Мура, где, поступив на работу, зажил счастливой жизнью.

— Если Айртон доволен мною, — сказал колонист-ирландец, когда моряк умолк, — то и я доволен им. Он человек умный, храбрый, отличный работник, и если ему нравится у меня, то дом Падди О’Мура будет его домом так долго, как он того захочет.

Айртон кивком головы поблагодарил ирландца и ожидал новых вопросов, хотя ему казалось, что законное любопытство его слушателей уже было удовлетворено. Что мог он еще добавить, чего не повторял уже много раз?

Гленарван хотел уже приступить к обсуждению нового плана поисков, основанного на полученных им от Айртона сведениях, как вдруг майор обратился к моряку с вопросом:

— Вы служили боцманом на «Британии»?

— Да, — ответил, не задумываясь, Айртон, и, сообразив, что вопрос Мак-Наббса был продиктован недоверием, он добавил: — Впрочем, у меня уцелел даже при крушении мой судовой договор.

Он поспешно направился за этим официальным документом. Его отсутствие длилось не более минуты, однако Падди О’Мур успел за это время сказать Гленарвану:

— Сэр, поверьте мне, Айртон — честный человек. За два месяца его службы я решительно ни в чем не могу упрекнуть его. О том, что он пережил кораблекрушение и был в плену, я слыхал и раньше. Это прямой человек, достойный вашего доверия.

Гленарван только хотел ответить, что он никогда и не сомневался в правдивости Айртона, как боцман возвратился и подал Гленарвану заключенный по всем правилам договор, который был подписан владельцем «Британии», капитаном Грантом. Мери тотчас же узнала почерк отца. Документ гласил, что: «Том Айртон, матрос первого класса, принят на службу трехмачтового судна «Британия» из Глазго в качестве боцмана». Итак, относительно личности Айртона не могло быть больше никаких сомнений, ибо трудно было допустить, чтобы документ, находившийся в его руках, не принадлежал ему.

— Теперь, — сказал Гленарван, — я приглашаю вас всех немедленно высказаться по поводу того, что следует предпринять в дальнейшем. Ваш совет, Айртон, будет для нас особенно ценным, и я буду вам очень признателен.

Подумав немного, Айртон, ответил:

— Спасибо, сэр, за доверие, которое вы мне оказываете, надеюсь Оправдать его. Я немного знаю эту страну, нравы туземцев, и если смогу быть вам полезен…

— Несомненно, — ответил Гленарван.

— Я полагаю, как и вы, — продолжал Айртон, — что капитан Грант и его два матроса спаслись при крушении, а поскольку они не добрались до английских колоний и о них вообще нет никаких сведений, то я уверен, что они, как и я, попали в плен к туземцам.

— Вы, Айртон, повторяете мои слова, — сказал Паганель. — Конечно, потерпевшие крушение попали в плен к туземцам, как они предвидели. Но значит ли это, что они, подобно вам, уведены к северу от тридцать седьмой параллели?

— Да, сэр, это вполне возможно, — ответил Айртон, — враждебные туземные племена избегают жить вблизи районов, подвластных англичанам.

— Это очень осложнит наши поиски, — проговорил озабоченно Гленарван. — Как найти следы пленников среди такого огромного материка?

Все молчали. Тщетно Элен вопросительно вглядывалась в спутников — она не находила ответа. Даже Паганель, вопреки обыкновению, был нем. Его всегдашняя изобретательность изменила ему.

Джон Манглс расхаживал по зале большими шагами, точно находился в затруднительном положении — и не в зале, а на палубе своего судна.

— Что бы вы предприняли, мистер Айртон? — обратилась к моряку Элен.

— Я, мадам, вернулся бы на «Дункан», отправился бы на место крушения, — с живостью ответил Айртон. — И там действовал бы сообразно обстоятельствам, а быть может, указаниям, которые послал бы мне счастливый случай.

— Правильно, — промолвил Гленарван, — только придется обождать, пока починят «Дункан».

— Значит, у вас на судне имеются повреждения? — спросил Айртон.

— Да, — отозвался Джон Манглс.

— Серьезные?

— Нет, но для исправления нужно такое оборудование, которого у нас на судне нет. У винта погнулась лопасть, и починить ее можно только в Мельбурне.

— А разве нельзя идти под парусами? — спросил боцман.

— Можно. Но только, если ветер будет встречный, то наш переход до залива Туфолда займет слишком много времени, а, кроме того, зайти в Мельбурн все равно необходимо.

— Так пусть «Дункан» плывет в Мельбурн, — воскликнул Паганель, — а мы без него доберемся до залива Туфолда!

— Каким образом? — поинтересовался Джон Манглс.

— Мы пересечем Австралию так же, как пересекли Южную Америку: следуя вдоль тридцать седьмой параллели.

— А что же будет с «Дунканом»? — с какой-то особой настойчивостью спросил Айртон.

— Либо «Дункан» найдет нас, либо мы найдем «Дункан». Если разыщем капитала Гранта, то вместе с ним вернемся в Мельбурн. Если продлим поиски до побережья, то «Дункан» отправится туда за нами. Кто возражает против этого плана? Вы, майор?

— Нет, — ответил Мак-Наббс, — если только переход через Австралию возможен.

— Настолько возможен, что я предлагаю миссис Гленарван и мисс Грант присоединиться к нам, — ответил ученый.

— Вы серьезно говорите, Паганель? — спросил Гленарван.

— Вполне серьезно, мой дорогой лорд. Это переход в триста пятьдесят миль, не больше. Делая по двенадцати миль ежедневно, мы закончим его менее чем в месяц, как раз за то время, какое потребуется для ремонта «Дункана». Вот если б необходимо было пересечь Австралийский материк под более низкой широтой, там, где простираются его необозримые безводные пустыни с нестерпимым зноем, словом, если б надо было преодолеть то, перед чем отступали самые смелые путешественники, ну, тогда иное дело. А тридцать седьмая параллель проходит через провинцию Виктория, через английский край, почти всюду заселенный, с проезжими дорогами и железнодорожным движением. Это путешествие можно сделать даже в коляске, если угодно, и в повозке, что предпочтительней. Это вроде поездки из Лондона в Эдинбург, не опаснее.

— А дикие звери? — спросил Гленарван, желая предусмотреть все возможные возражения.

— В Австралии нет хищников.

— А дикари?

— Под этой широтой нет дикарей, кроме того, они не так опасны, как новозеландцы.

— А беглые каторжники?

— В южных провинциях Австралии их нет. Они встречаются только в восточных колониях. Провинция Виктория не дает «права убежища» беглым каторжникам и даже издала в этом году закон, воспрещающий допуск на ее территорию людей, отбывших наказание в других провинциях. В этом году управление провинции Виктория пригрозило одной пароходной компании лишить ее субсидии, если суда этой компании будут продолжать, погрузку угля в портах западного побережья, где разрешается проживать ссыльным. Неужели вы, англичанин, и этого не знаете!

— Я не англичанин, — ответил Гленарван.

— То, что рассказал вам мистер Паганель, совершенно верно, — заявил Падди О’Мур. — Не только в провинции Виктория, но и во всей Южной Австралии, в Квинсленде и даже в Тасмании — нигде не допускают бывших каторжников. С тех пор как я живу на этой ферме, я не слыхал ни об одном каторжнике.

— Я тоже никогда ни одного не встречал, — заметил Айртон.

— Вот видите, друзья мои, — закончил Жак Паганель, — в этих краях очень мало дикарей, никаких диких зверей, никаких каторжников, а много ли найдется мест в Европе, о которых можно было бы сказать то же самое? Итак, решено?

— Как ваше мнение, Элен? — обратился к жене Гленарван.

— Наше общее мнение, дорогой Эдуард, — ответила она, поворачиваясь к остальным путешественникам: — В дорогу! В дорогу!