2. ПРОШЛОЕ СТРАНЫ, В КОТОРУЮ ЕДУТ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ
На следующий день, 27 января, пассажиры брига «Макари» расположились в тесной рубке. Билль Галлей не предложил, конечно, своей каюты путешественницам, впрочем, об этом жалеть не приходилось, ибо эта берлога была под стать своему медведю.
В полдень, с наступлением отлива, начали сниматься с якоря и лишь с большим трудом подняли его. С юго-запада дул умеренный ветер. Постепенно поставили паруса. Пятеро матросов брига не торопились. Вильсон хотел было помочь команде, но Галлей грубо остановил его, сказав, чтобы он не вмешивался не в свое дело. Он, Галлей, привык сам выкручиваться из затруднительных положений и не нуждается ни в помощи, ни в советах.
Последняя фраза явно относилась к Джону Манглсу, который, видя медлительность и неумение матросов, не мог сдержать улыбки. Джон принял намек Галлея к сведению и решил вмешаться в дело управления судном лишь в том случае, если судну из-за неловкости команды будет угрожать опасность.
Наконец пятеро матросов, понукаемые бранными окриками хозяина, в конце концов поставили паруса, и «Макари» поплыл под нижними парусами, марселями, брамселями, бизанью и кливерами, вышел левым галсом в открытое море. Но, несмотря на это обилие парусов, бриг едва двигался вперед. Слишком закругленный нос «Макари», его широкое дно и тяжелая корма делали его типичным образцом тех неуклюжих судов, которые известны у моряков под названием «калоша».
Однако пришлось с этим мириться. К счастью, как бы медленно ни плыл «Макари», а через пять, самое большее шесть дней он должен же был бросить якорь на рейде Окленда.
В семь часов вечера берега Австралии скрылись за горизонтом, исчез и огонь иденского маяка. Море было бурным, и бриг изрядно качало. Он тяжело зарывался в волны. Пассажиров сильно встряхивало, и пребывание в рубке очень утомляло их, однако на палубу выйти было невозможно, ибо лил сильный дождь.
Каждый погрузился в свои думы. Говорили мало. Порой лишь леди Элен и Мери Грант перебрасывались несколькими словами. Гленарвану не сиделось на месте. Он расхаживал из угла в угол, тогда как майор сидел неподвижно. Джон Манглс и Роберт время от времени поднимались на палубу, чтобы взглянуть на море. Что касается Паганеля, то тот бормотал где-то в углу непонятные и бессвязные слова.
О чем думал почтенный географ? О Новой Зеландии, куда влекла его судьба. Паганель перебирал в уме всю ее историю, и мрачное прошлое этого края воскресало перед его глазами.
Не было ли в истории этого края хоть какого-нибудь происшествия или случая, на основании которого исследователи этих островов могли назвать их материком? Как видим, Паганель, не переставая, искал новое толкование документа. Он был словно одержим, им владела словно какая-то навязчивая идея. Его воображение было целиком захвачено одним определенным словом — Новая Зеландия. Но одно слово, одно лишь слово смущало его.
— Контин… контин… — повторял он. — Это может означать только континент.
И он стал припоминать имена мореплавателей, посетивших эти два больших острова в южных морях.
13 декабря 1642 года голландец Тасман, открыв Ван-Дименову Землю, причалил к неведомым берегам Новой Зеландии. Он плыл вдоль этих берегов, и 17 декабря его суда вошли в просторную бухту, которая заканчивалась узким проливом, разделявшим два острова.
Северный остров был И-ка-на-мауи, что значило по-зеландски «рыба маори». Южный остров носил название Те-Вахи-Пунаму, то есть «кит, производящий зеленый нефрит». Авель Тасман послал на берег шлюпки, и те вернулись в сопровождении двух пирог, в которых сидели шумливые туземцы. Эти дикари были среднего роста, с темно-коричневой и желтой кожей; кости выдавались у них вперед, голос звучал резко, черные волосы связаны были по японской моде на макушке и увенчаны большим белым пером.
Эта первая встреча европейцев с туземцами, казалось, предвещала доброжелательные и прочные отношения. Но на следующий день, когда одна из шлюпок выискивала более удобную стоянку, поближе к берегу, на нее напало множество туземцев, приплывших на семи пирогах. Шлюпка накренилась, наполнилась водой. Боцмана, который командовал шлюпкой, ранило в шею грубо отточенной пикой. Он упал в море. Из шести матросов четверо были убиты, а двое уцелевших и раненый боцман вплавь вернулись на суда.
После этого зловещего происшествия Тасман приказал немедленно сниматься с якоря. Отомстив туземцам лишь несколькими мушкетными выстрелами, которые, по всей вероятности, не причинили им никакого вреда, Тасман ушел из бухты, получившей название бухты Избиения, поплыл вдоль западного побережья и 5 января бросил якорь у северной оконечности острова. Но сильный прибой и явная враждебность туземцев не позволили Тасману запастись пресной водой, и он окончательно покинул эти края, назвав их Землей Штатов — в честь голландских Генеральных штатов.
Голландский мореплаватель был убежден, что эти острова граничат с островами, обнаруженными к востоку от Огненной Земли, и не сомневался, что открыл «Великий южный материк».
В 1805 году племянник вождя Ранги-Ху, смышленый Дуа-Тара, ушел в море на судне «Арго». Судно это, которым командовал капитан Баден, стояло тогда в бухте Островов.
Быть может, приключения этого Дуа-Тара послужат в будущем сюжетом героической поэмы для какого-нибудь Новозеландского Гомера. Множество бед, несправедливостей и дурного обращения пережил этот дикарь. Вероломство, заключение, побои, ранения — все испытал этот несчастный за его верную службу. Можно себе представить, какое представление он получил о людях, почитавших себя культурными!
Дуа-Тара привезли в Лондон и там, на корабле, сделали матросом последнего разряда. Он служил козлом отпущения для всей команды. Если бы не почтенный Марсден, то несчастный юноша не перенес бы всех этих мук. Миссионер заинтересовался юным дикарем, его сметливостью, отвагой, необыкновенной кротостью и приветливостью. Он добыл для родины своего любимца несколько мешков зерна и орудия для обработки земли, но все это у бедняги украли. Злоключения и страдания вновь обрушились на несчастного Дуа-Тара, и лишь в 1814 году ему удалось вернуться в страну своих предков. Но как раз тогда, когда он начал пожинать плоды трудов своих, смерть унесла его в возрасте двадцати восьми лет. Несомненно, это непоправимое несчастье на долгие годы задержало культурное развитие Новой Зеландии. Ничто не может заменить разумного, доброго человека, в сердце которого сочетаются любовь к добру и любовь к своей родине!
До 1816 года Новой Зеландией никто не интересовался. В этом году Томпсон, в 1817 году Николае, в 1819 году Марсден посетили различные местности обоих островов, а в 1820 году Ричард Крюйс, капитан 24-го пехотного полка, пробыл на этих островах десять месяцев, собрав за это время огромный материал о нравах туземцев.
В 1824 году Дюперей, командир судна «Кокиль», провел пятнадцать дней на якоре в бухте Островов и не мог нахвалиться поведением туземцев.
После него, в 1827 году, английскому китоловному судну «Меркурий» пришлось обороняться от туземцев. В том же году капитан Дильон во время двух своих стоянок встретил со стороны туземцев самый дружеский прием.
В марте 1827 года командир судна «Астролябия», знаменитый Дюмон-Дюрвиль, безоружный, одинокий, провел безнаказанно несколько дней среди новозеландцев. Он обменялся с ними подарками, слушал их пение, спал в хижинах и беспрепятственно выполнял необходимые работы по съемкам, результатом которых явились столь полезные карты для флота.
На следующий год английский бриг «Гаус», которым командовал Джон Джонс, войдя в бухту Островов, направился к Восточному мысу и чуть не погиб от предательства вождя Энараро. Многие спутники Джона Джонса были злодейски умерщвлены.
Из этих противоречивых данных о кротости и жестокости можно сделать лишь один вывод, что жестокость новозеландцев была не чем иным, как местью. Хороший или дурной прием всецело зависел от того, хороши или дурны были капитаны. Конечно, бывали отдельные случаи нападения, которые ничем не были оправданы, но чаще всего они являлись местью, вызванной поведением европейцев. К сожалению, месть постигала порой людей, которые ее не заслуживали.
После Дюрвиля этнография Новой Зеландии была дополнена смелым исследователем, двадцать раз объехавшим вокруг земного шара, кочевником, бродягой — английским ученым Ирлем. Он посетил неисследованные дотоле местности обоих островов, и хотя лично не имел оснований жаловаться на туземцев, он неоднократно бывал свидетелем людоедства. Новозеландцы с отвратительной жадностью пожирали друг друга.
Те же сцены людоедства наблюдал в 1831 году во время своей стоянки в бухте Островов капитан Лаплас. Сражения между племенами стали более кровопролитными, ибо дикари уже с удивительным искусством научились владеть огнестрельным оружием. Поэтому некогда цветущие, густо населенные местности острова И-ка-на-мауи превратились в пустыни. Целые племена исчезли, как исчезают зажаренные и съеденные бараны.
«Но ошибку, которую мог допустить моряк семнадцатого века, никоим образом не мог сделать Гарри Грант, моряк девятнадцатого века, — твердил себе Паганель. — Нет, это невероятно! Тут что-то не так!»
В течение целого века никто не вспоминал об открытии Тасмана, и Новая Зеландия как бы не существовала. Когда французский мореплаватель Сюрвиль наткнулся на нее под 35°27′ широты, то на первых порах он не имел основания жаловаться на туземцев. Однажды на море разыгралась буря, во время которой шлюпка, перевозившая больных матросов с корабля Сюрвиля, была выброшена на берег бухты Рефюж. Там туземный вождь Наги-Нуи прекрасно принял французов и угостил их даже в собственной хижине. Все шло хорошо до тех пор, пока у Сюрвиля не украли одну из шлюпок. Сюрвиль тщетно требовал у туземцев возвращения шлюпки и в наказание за воровство спалил целую деревню. Эта жестокая и несправедливая месть, несомненно, сыграла роль в кровавых событиях, которые впоследствии разыгрались в Новой Зеландии.
6 октября 1769 года у этих берегов появился знаменитый Кук. Он поставил на якорь судно «Эндевор» в бухте Тауэ-Роа и пытался расположить к себе туземцев добрым отношением. Но чтобы добиться расположения людей, надо было сперва вступить в общение с ними. Кук, не колеблясь, взял в плен двух или трех туземцев и насильно облагодетельствовал их, осыпав подарками, а затем отправил восвояси. Вскоре многие туземцы, соблазненные их рассказами, добровольно явились на борт корабля и начали обменную торговлю с европейцами. Спустя некоторое время Кук переехал в бухту Хокса, большой залив на северном побережье острова. Там он оказался среди столь враждебно настроенных по отношению к себе дикарей, что пришлось, чтобы усмирить их, применить залп картечи.
20 октября «Эндевор» бросил якорь в бухте Токомару, где жило мирное племя в двести человек. Ботаники, находившиеся на судне, сделали здесь много полезных наблюдений, причем туземцы доставляли их на берег на своих пирогах. Кук сам посетил здесь два селения, обнесенных частоколами, брустверами и двойными рвами, что свидетельствовало о том, что туземцы умели строить укрепленные лагери. Их главное укрепление расположено было на скале, которая во время морского прилива была, словно остров, окружена водой, ибо волны не только окружали ее, но с ревом прорывались сквозь естественную арку в шестьдесят футов вышины, на которой стояла эта неприступная крепость.
Кук пробыл в Новой Зеландии пять месяцев и, собрав множество всяческих диковин, 31 марта покинул Новую Зеландию, дав свое имя проливу, разделяющему два ее острова. Ему предстояло вернуться сюда еще раз во время следующих своих путешествий.
И действительно, в 1773 году великий мореплаватель снова посетил бухту Хокса. В этот раз он стал свидетелем сцен людоедства. Впрочем, это было вызвано его спутниками. Судовые офицеры, найдя на берегу изуродованные останки какого-то молодого дикаря, привезли их на борт судна, «сварили» и предложили в пищу туземцам. Те жадно набросились на это мясо. Какое убогое развлечение быть поваром на пиршестве людоедов!
Во время третьего путешествия Кук снова посетил эти места, к которым питал особое пристрастие. Мореплаватель непременно хотел закончить здесь свои гидрографические съемки. Навсегда он покинул Новую Зеландию 25 февраля 1777 года.
В 1791 году Ванкувер провел двадцать дней в бухте Сомбр, но без всякой пользы для естественных наук и географии. В 1793 году д’Антркасто исследовал на протяжении двадцати пяти миль северное побережье острова И-ка-на-мауи. Капитаны торгового флота Хаузен и Дальримп, а затем Баден, Ричардсон, Мооди заходили сюда ненадолго. Доктор Севедж провел тут пять недель и собрал немало интересных сведений о нравах новозеландцев.
Тщетно боролись миссионеры с этими кровожадными инстинктами. В 1808 году «Church Missionary Society» направило самых ловких агентов в главные поселки северных островов. Но невежество новозеландцев принудило их отказаться от мысли учредить там миссии. И лишь в 1814 году Марсден (покровитель Дуа-Тара), Халле и Кинг пристали к островам и купили у вождей двести акров земли, уплатив за нее дюжину топоров. Там обосновался центр англиканского общества.
Начало было трудным. Но в конце концов туземцы начали уважать жизнь миссионеров. Они не отвергали ни их забот, ни их учения. Нравы некоторых дикарей смягчились. Чувство благодарности пробудилось в этих безжалостных сердцах. Был даже случай в 1821 году, когда новозеландцы защитили своего уважаемого миссионера от грубых матросов, которые осыпали его бранью и готовы были расправиться с ним.
Таким образом, постепенно миссии расцвели, вопреки присутствию бежавших из порта Джаксона каторжников, разлагающе действовавших на туземное население. В 1831 году «Журналь де миссион еванжелик» указывал на два заслуживающих внимания учреждения, находящихся одно в Киди-Киди, на берегу пролива, вливающегося в море вблизи бухты Островов, другое — в Пай-Хия, на берегу реки Кава-Кава. Туземцы, обращенные в христианство под руководством миссионеров, проложили дороги сквозь огромные лесные чащобы, перебросили мосты через бурные потоки. Каждый миссионер в свою очередь отправлялся проповедовать в отдаленные поселки, строя там тростниковые или из древесного лыка часовни, школы для молодых туземцев; на скромных кровлях этих строений развевался флаг миссии, на котором виднелся крест и слова «Rongo-Pai», то есть «Евангелие» на местном наречии.
К сожалению, влияние миссионеров распространилось лишь на ближайшие окрестности, а все кочевники остались вне сферы их влияния. Людоедство исчезло лишь среди обращенных в христианство, да и то опасно было подвергать этих новообращенных слишком большим соблазнам. В них кровавый инстинкт еще не угас. Кроме того, новозеландские племена непрерывно враждовали между собой.
Новозеландцы не похожи на кротких австралийцев, которые отступают перед нашествием европейцев, — новозеландцы сопротивляются, защищаются, ненавидят захватчиков, и эта неукротимая ненависть побуждает их в данное время набрасываться на захватчиков-англичан.
Будущность этих двух больших островов поставлена на карту. Их ждет либо немедленное приобщение к цивилизации, либо вековое невежество. Все решит оружие.
Так Паганель, горя нетерпением поскорее добраться до Новой Зеландии, восстанавливал в памяти ее историю. Но ничто не давало ему права называть два острова «континентом». И если некоторые слова документа вновь воспламеняли воображение географа, то два слова «конти» мешали дать новое истолкование документа капитана Гранта.
Отзывы о сказке / рассказе: