Марк Твен — Приключения Гекльберри Финна

Глава XXIX

Спорное родство — Сличение почерков. — Татуировка. — Вскрытие могилы.— Гек убегает.

Толпа вела очень приличного старого джентльмена и другого, помоложе, такого же приличного,— с рукой на перевязи. И господи, как народ ревел, хохотал, балагурил! Но мне было не до смеху — ну, думаю, плохо придется нашим обманщикам! Я был уверен, что они, по крайней мере, побледнеют. Ничуть! Даже не смутились! Герцог не подавал виду, будто он что-нибудь подозревает, бродил себе и гугукал как ни в чем не бывало, счастливый и довольный,— а король, тот скорбно поглядывал на прибывших, словно у него вся утроба перевернулась при одной мысли, что могут же быть такие обманщики и негодяи на белом свете! О, он играл свою роль превосходно. Наиболее почтенные из горожан окружили короля, чтобы показать ему, что они на его стороне. А новоприбывший старый джентльмен совсем опешил. Как только он открыл рот, я сейчас же понял, что вот у этого произношение как у настоящего англичанина, хотя, признаться, и король довольно хорошо копировал этот выговор. Не могу передать в точности слова старого господина, не могу и подражать его произношению, но постараюсь пересказать приблизительно, что он говорил толпе:

— Для меня это сюрприз, которого я вовсе не ожидал, признаюсь откровенно и чистосердечно, так что я не способен теперь справиться с этим затруднением и отвечать, как следует; нам с братом не повезло в дороге: он сломал себе руку, а багаж наш по ошибке снят с парохода и оставлен в одном городе прошлой ночью. Я брат Питера Уилкса — Гарвей, а это его брат Вильям; он глухонемой и теперь почти не в состоянии даже и знаками объясняться — у него всего одна рука. Мы действительно те, за кого выдаем себя; а дня через два, когда придет багаж, можем доказать это документами. Но до тех пор я не скажу больше ни слова, отправлюсь в гостиницу и буду ждать.

Старый джентльмен и новый глухонемой повернулись и ушли, а король захохотал, приговаривая:

— Сломал себе руку — нечего сказать, правдоподобно! И чрезвычайно ловко! Небось не умеет объясняться знаками, вот и притворяется. Потеряли багаж! Это очень мило! И как остроумно при настоящих обстоятельствах!

Он снова рассмеялся; рассмеялись и все окружающие, кроме небольшой кучки из трех-четырех человек. Один из них был доктор, другой — какой-то смышленый на вид господин со старомодным ковровым саквояжем в руках — он только что сошел с парохода и разговаривал с доктором вполголоса; оба то и дело поглядывали на короля и кивали головами: это был адвокат Леви Белл, вернувшийся из Луисвилля. К ним подошел еще высокий, грубоватый парень с рябым лицом: он внимательно слушал, что говорил старый джентльмен, а теперь слушал» короля. Когда тот кончил, парень вдруг обратился к нему:

— Если вы Гарвей Уилкс — скажите, когда вы приехали сюда, в этот город?

— Накануне похорон, друг мой, — молвил король.

— Но в какое время дня?

— К вечеру — за час или за два до солнечного заката.

— Как вы приехали?

— На пароходе «Сусанна Поуэл» из Цинциннати…

— Хорошо, каким же образом вы могли очутиться у мыса, поутру — в ялике?

— Я вовсе и не был у мыса…

— Это ложь!

Многие кинулись к нему, умоляя его не говорить так непочтительно со стариком, да еще священником.

— Какой к черту он священник! Просто обманщик и лгун. Он был у мыса поутру. Я там живу, вы это знаете… Ну, я был там и видел его. Он плыл в лодке с Тимом Коллинсом и еще каким-то мальчиком.

Тут вмешался доктор:

— Могли бы вы узнать этого мальчика, если б увидели его, Гейне?

— Вероятно, мог бы, хотя не ручаюсь… Да вон он стоит, я сразу признал его!

Он прямо указал на меня.

— Соседи! — сказал доктор. — Я не знаю, обманщики ли эти новые наследники, но что эти двое — обманщики, в этом я вам поручусь смело. Я полагаю, наша обязанность постеречь, чтобы они отсюда не улизнули, пока все дело не разъяснится. Пойдем, Гейне, пойдемте и все остальные. Мы поведем этих людей в трактир и там сделаем им очную ставку с другой парой наследников — надеюсь, нам удастся хоть что-нибудь да выяснить.

Толпа охотно согласилась, хотя друзья короля казались не особенно довольными. Нечего делать, все отправились. День близился к закату. Доктор все время вел меня за руку — он был очень ласков со мной, но руки моей не выпускал ни на секунду.

Все вошли в большую комнату гостиницы; зажгли несколько свечей и призвали вновь прибывшую пару. Сначала заговорил доктор:

— Я не хочу быть чересчур суровым к этим двум людям, но я убежден, что они обманщики и, может быть, у них есть сообщники, о которых мы ничего не знаем. Если так, то эти сообщники могут бежать, захватив с собой мешок с золотом, оставленный Питером Уилксом. Это очень вероятно. Если же люди эти — не обманщики, то они ничего не будут иметь против того, если мы пошлем за этими деньгами и оставим их у себя на хранение, покуда они не удостоверят свою личность,— не так ли?

Все согласились, что это очень разумно. Я подумал про себя, что наши мошенники попали в славную ловушку. Но король с сожалением смотрел на всех.

— Джентльмены,— начал он,— я с радостью отдал бы деньги, потому что только и желаю поскорее покончить с этим несчастным делом, но, увы! Денег у нас нет… Можете послать и убедиться, что я говорю правду.

— Где же деньги?

— Когда моя племянница вручила их мне на хранение, я взял мешок и спрятал его внутрь соломенного матраца моей постели, не желая класть его в банк на несколько дней и считая постель местом надежным. Мы ведь не привыкли к неграм и думали, что они такие же честные, как наша прислуга в Англии. А негры-то и украли мешок, на другое же утро. Когда я их продал, я еще не успел хватиться денег, так они и утащили весь капитал с собой… Вот мой слуга может подтвердить это, джентльмены.

Доктор и некоторые другие крикнули: «Вздор!» Я видел, что ему не поверили. Кто-то спросил меня, видел ли я, как негры украли деньги? «Нет, — отвечал я, — но я видел, как они прокрадывались из спальни, однако не заподозрил ничего дурного; я думал, они просто боятся разбудить моего господина и уходят потихоньку, чтобы он не побранил их». Больше меня не расспрашивали. Только доктор вдруг обратился ко мне:

— Ты тоже англичанин?

— Да, — отвечал я.

Он рассмеялся, другие тоже засмеялись, промолвив:

— Какие пустяки!

Потом началось подробное расследование; тянулось оно без конца, час за часом — и никто не вспоминал об ужине, как будто и не думал о нем. Следствие все продолжалось. Я и не видывал такой путаницы! Они заставляли короля рассказывать свою историю, потом заставляли старого джентльмена рассказывать в свою очередь; и все, кроме кучки предубежденных дураков, могли ясно видеть, что старый джентльмен говорит правду, а другой все сочиняет. Заставили и меня рассказать, что я знаю. Король бросил мне украдкой многозначительный взгляд, как будто предупреждая меня, чтобы я говорил в его пользу. Я начал про Шеффилд, про то, как мы там жили, про английских Уилксов и так далее; но не успел я развернуться, как доктор рассмеялся, а Леви Белл, адвокат, сказал мне:

— Довольно, садись, мальчуган! На твоем месте я не стал бы так стараться! Видно, ты не привык лгать — тебе это не дается. Ты сочиняешь довольно неудачно.

Я не обратил никакого внимания на комплимент, но обрадовался, что меня, по крайней мере, оставили в покое.

Доктор обратился к адвокату:

— Если б вы с самого начала были в городе, Леви Белл…

Король прервал его и протянул руку адвокату.

— А! Так это вы — старый друг моего бедного покойного брата, тот самый, о котором он так часто писал?

Адвокат пожал ему руку и приветливо улыбнулся. Они отошли в сторону и пошептались о чем-то. Наконец, адвокат говорит:

— Это разрешит все сомнения. Я возьму свидетельство и пошлю его вместе с подписью вашего брата — тогда увидят, что все в порядке.

Достали бумаги и перо; король сел к столу, нагнул голову набок, повертел языком и нацарапал что-то. Потом вручили перо герцогу — тут впервые герцог казался сконфуженным. Однако он взял перо и принялся писать. Затем адвокат обратился к приезжему джентльмену:

— Не угодно ли и вам с вашим братом написать несколько строк и подписать свои имена?

Старый джентльмен написал, но никто не мог ничего разобрать. Адвокат удивился.

— Однако это ставит меня в тупик, — проговорил он и, достав из кармана связку старых писем, стал их сличать с почерком старого джентльмена. — Эти письма получены мной от Гарвея Уилкса; если сравнить их с почерком этих господ, то всякий может убедиться, что не они их писали. — Король и герцог оба скорчили жалкие, растерянные рожи, до того их озадачило, что адвокат так ловко поймал их,— Опять-таки, взглянув на почерк этого старого джентльмена, ясно, что и не он писал эти письма. Неоспоримо, что его каракули вовсе нельзя назвать писаньем. А между тем это письма от…

— Пожалуйста, позвольте мне объяснить в чем дело, — прервал его старый джентльмен, — никто не может разобрать мой почерк, кроме моего брата, — он и переписывает все мои бумаги. Эти письма, что вы показываете, написаны его рукой, а не моей.

— Прекрасно! — отвечал адвокат, — Теперь дело выясняется. У меня тоже есть несколько писем Вильяма, так что, если вы заставите его написать два слова, мы можем сличить…

— Он не в состоянии писать левой рукой, — возразил старый джентльмен, — Если б его правая рука была здорова, вы тотчас убедились бы, что это он писал и свои письма, и мои.

Взгляните на те и на другие, пожалуйста, — ведь они написаны одинаковым почерком.

Адвокат сличил письма.

— Я полагаю, что это верно, — сказал он, — по крайней мере, довольно вероятно. Однако досадно! Я был убежден, что мы уже напали на путь к решению, а между тем все опять рухнуло. Во всяком случае, одно доказано — что эти господа вовсе не Уилксы, — Он указал рукой на короля и на герцога.

Что же вы думаете? И тут старый упрямый дурак не сдался. Он стал уверять, будто его брат Вильям самый отъявленный шутник и нарочно не постарался написать как следует: он тотчас же догадался, что глухонемой хочет сыграть шутку, как только тот взял перо в руки. Воодушевившись, старик продолжал фантазировать и размазывать все в том же духе, до того, что наконец сам стал верить своим россказням. Но старый джентльмен остановил его:

— Я кое-что придумал. Есть тут кто-нибудь, помогавший класть в гроб моего брата, покойного Питера Уилкса?

— Как же, — отвечал какой-то человек, — я помогал и Аб Тернер тоже. Мы оба здесь налицо.

Старик обратился к королю:

— Не можете ли вы сказать мне, какие знаки были вытатуированы у него на груди?

На этот раз круто пришлось королю — он должен был найтись как можно быстрее, не то ему грозил полный провал. Заметьте, это было нарочно рассчитано, чтобы огорошить его, — ну как мог он знать, какая татуировка на груди у покойника? Король слегка побледнел, этого он не мог скрыть; вокруг стояла гробовая тишина — все смотрели на него, выпучив глаза и вытянув шеи. Ну, думаю я, теперь-то уж он спасует, — ничего не поделаешь. И что же? Поверить трудно, но он не спасовал. Мне кажется, он хотел затянуть дело до последней крайности, измучить всех, чтобы они наконец отступились, и тогда улизнуть с герцогом. Как бы то ни было, он сидел спокойно и проговорил даже с улыбкой:

— Еще бы! Вопрос замысловатый, не так ли? Да, сэр, я могу вам сообщить, что вытатуировано у него на груди: маленькая, тонкая синяя стрела; если не всмотреться пристально, то ее и не приметишь. Ну, что вы на это скажете, а?

Право, я отроду не видывал такого ловкого мошенника!

Старый джентльмен резко повернулся к Абу Тернеру и его товарищу; глаза его сверкнули радостью, он надеялся, что на этот раз поймал плута.

— Ну, вот, вы слышали! Был такой знак на груди у Питера Уилкса?

Оба отвечали в один голос:

— Нет, мы не видели такого знака.

— Прекрасно! — продолжал старый джентльмен. — А вот такой знак вы видели: небольшую, тусклую букву Р и другую, В, а между ними букву W(все это он изобразил на бумажке). Ну-с, что вы скажете, видели вы такой знак?

Оба отвечали в один голос:

— Нет, не видали. Никаких знаков не было!

Ну, тут пошла потеха! Поднялись крики:

— Все они обманщики! Давайте вымажем их дегтем! Топить их! Протащить по улицам на шесте!

Все орали разом — содом стоял оглушительный. Наконец адвокат вскочил на стол и крикнул:

— Джентльмены, джентльмены! Дайте мне сказать слово! Остается одно средство: вырыть тело и посмотреть самим…

Все встрепенулись, так это им понравилось.

— Ура! — пронеслось в толпе, и все двинулись было вон; но адвокат и доктор крикнули:

— Постойте, постойте! Заберите всех четырех молодцов, прихватите и мальчишку, пусть они идут с нами!

— Ладно, а если не найдем знаков, то расправимся по-свойски со всей шайкой!

Ну, тут я здорово перепугался, доложу вам. Да что делать, улизнуть не было никакой возможности. Нас всех забрали и повели прямо на кладбище, лежавшее в полутора милях; весь город шел за нами по пятам. А было еще не поздно — всего девять часов.

Когда мы проходили мимо нашего дома, я пожалел, что спровадил Мэри Джен из города; мне стоило бы только подать ей знак, она выручила бы меня из беды, а наших мошенников вывела бы на чистую воду.

Все двинулись густой толпой по дороге вдоль реки, беснуясь, словно дикие кошки; к довершению всего, небо заволокло тучами, молния вспыхивала поминутно, ветер мрачно шумел в листве. Такого страха и такой опасности мне еще не приходилось переживать в жизни. Я был поражен и уничтожен: все шло совершенно иначе, чем я ожидал; вместо того чтобы очутиться в таком положении, я думал, что буду спокойно любоваться на комедию, имея за спиной Мэри Джен, готовую спасти меня, когда настанет решительный момент, а теперь уже ничто не может спасти меня от лютой смерти, кроме каких-то татуированных знаков! Если их не найдут…

Я не мог вынести этой мысли, а между тем не в силах был думать ни о чем другом. Становилось все темнее и темнее — удобный случай дать тягу; но этот долговязый парень Гейне так крепко вцепился в мою руку — легче было бы вырваться у Голиафа. Он грубо тащил меня за собой, и я должен был бежать, чтобы поспевать за ним.

Дойдя до кладбища, толпа бурным потоком хлынула за ограду. Когда добрались до могилы, оказалось, по крайней мере, сто лишних заступов, но никто не подумал захватить с собой фонарь. Тем не менее принялись копать при свете молний, отправив человека в ближайший дом взять фонарь.

Начали разрывать могилу; стало страшно темно, полил дождь, ветер завывал между деревьев, молнии вспыхивали все чаще и ярче, загремел гром… Но никто не обращал на это внимания, так все были заняты своим делом. Были минуты, когда можно было разглядеть каждое лицо в громадной толпе, каждый комок грязи, выбрасываемый лопатами из ямы, потом в одну секунду все вдруг исчезало — не видно ни зги.

Наконец вытащили гроб, стали отвинчивать крышку; такой толкотни, такой давки я и не видывал: все проталкивались вперед, стараясь взглянуть хоть одним глазком, да еще в потемках — это было ужасно! Гейне пребольно сдавил мне руку, таща меня за собою; кажется, он совсем позабыл о моем существовании, у него дыхание сперлось от волнения и любопытства.

Вдруг молния озарила всю картину ярко-беловатым светом. Кто-то крикнул:

— Клянусь богом. Вон мешок с деньгами у него на животе!..

Гейне взвизгнул, как и все прочие, выпустил мою руку и бросился смотреть на диковинное зрелище, а я как вырвусь, да как припущу бежать без оглядки по темной дороге — поминай как звали!..

Дорога вся была в моем распоряжении, я мог бежать свободно — по крайней мере, насколько можно свободно бежать в густых потемках, при постоянных вспышках молнии, при шуме ливня; завывании ветра и раскатах грома… Я улепетывал сломя голову!

Добежав до города, я убедился, что на улицах нет ни души в такую бурю, так что мне нечего было пробираться закоулка ми, и я прямо побежал по главной улице. Приблизившись к нашему дому, я навострил глаза. Свету не видно, во всех окнах темно. Я почувствовал досаду и разочарование,— почему сам не знаю. Вдруг, смотрю, показался огонек в окне Мэри Джен.

Сердце мое забилось от радости; но в ту же минуту дом остался у меня позади в темноте, и больше не суждено мне было видеть его. Славная была девушка эта Мэри, лучше я и не встречал!

Очутившись достаточно далеко от города, я стал подумывать, как бы мне перебраться на наш островок. К счастью, при свете молнии я заметил лодку, прикрепленную не цепью, а только канатом,— я сел в нее и поплыл. Островок лежал чертовски далеко, чуть не посередине реки, но я не терял времени, и когда, наконец, причалил к плоту, я был так измучен, что готов был сейчас же лечь и перевести дух, если б была возможность. Но я этого не сделал. Прыгнув на плот, я крикнул:

— Выходи проворней, Джим, отчаливай! Слава богу, мы от них избавились!

Джим выскочил из шалаша и бросился ко мне с распростертыми объятиями, но, взглянув на него при свете молнии, я так и обмер: у меня из головы вылетело, что он изображает короля Лира и вместе с тем больного араба. Я отшатнулся с испуга и упал в воду. Но Джим меня тотчас же вытащил и принялся обнимать и целовать; уж очень он был рад, что я вернулся и что мы освободились от обоих плутов. Но я остановил его:

— После, после, Джим, еще успеем нацеловаться! Живей отчаливай и в путь!

Не прошло двух секунд, как мы уже скользили по течению. Как отрадно было чувствовать себя свободными, независимыми среди громадной реки и сознавать, что некому больше командовать нами. Я не мог удержаться, чтобы не подскочить несколько раз от восторга; но на третьем прыжке я услышал всплеск весел; я затаил дыхание и вдруг, при свете молнии, гляжу: наши злодеи тут как тут! Уже причаливают ялик! Оба: и король и герцог!

Я сразу перестал вертеться, да так и присел на доски, едва удерживаясь, чтоб не зареветь от огорченья!

Глава XXX

Король напал на меня. — Плуты ссорятся между собой. — Чем окончилась ссора.

Король подскочил ко мне и принялся трясти за шиворот.

— Ага! Ты хотел улизнуть от нас, щенок! Небось тебе надоело наше общество, а?

— Нет, ваше величество, — лепетал я, — вовсе не надоело! Отпустите, пожалуйста, ваше величество!..

— То-то! Говори сейчас же, что ты затеял, не то всю душу из тебя вытрясу!

— Честное слово, я все расскажу… как это случилось, ваше величество. Человек, который вел меня за руку, был очень ласков со мной, все говорил, что у него в прошлом году умер мальчишка приблизительно моих лет и что ему жалко меня видеть в такой передряге; а когда все переполошились, найдя золото, и кинулись к гробу, он выпустил мою руку: «Теперь, говорит, беги без оглядки, а то тебя повесят!» Я и побежал. Я рассудил, что мне нечего больше там оставаться — все равно помочь я не в силах, да и не хотелось мне быть повешенным, когда можно убежать!.. Вот я и летел со всех ног, пока не отыскал лодку, а добравшись сюда, велел Джиму спешить, не то меня поймают и повесят… Я боялся, что вас и герцога уже нет в живых, и ужасно огорчался, да и Джим тоже, а потом мы страшно обрадовались, как вас увидели, — вот спросите Джима!

Джим подтвердил мои слова. Но король велел ему замолчать.

— Очень правдоподобно, нечего сказать! — буркнул он и опять принялся трясти меня, говоря, что утопит. Но герцог остановил его:

— Оставьте мальчишку, старый идиот! Разве вы сами поступили бы иначе? Ведь вы же не справлялись о нем, когда вырвались от них? По крайней мере, я что-то не помню!

Король наконец выпустил меня и стал ругать городишко и всех его обитателей.

— Лучше бы вы сами себя хорошенько выругали,— возразил герцог,— вы больше всех этого заслуживаете. С самого начала вы не сделали ни одного поступка, в котором был бы человеческий смысл, кроме того разве, что так хладнокровно и так находчиво заявили про этот воображаемый знак в виде синей стрелы. Это была блестящая штука — чисто сделано! Она и спасла нас. Не будь этого, нас запрятали бы в тюрьму, покуда не прибудет багаж приезжих англичан,— и тогда марш в исправительный дом! Но ваша выдумка увлекла их на кладбище; а находка золота сослужила нам еще большую службу: если б эти полоумные дураки не ошалели и не кинулись все разом поглядеть из любопытства, уж нам бы спать сегодня в галстуках — да и каких еще галстуках! Патентованных, гораздо длиннее, чем нужно…

Наступило молчание. Все пригорюнились, потом король и говорит так задумчиво, словно про себя:

— Странно! А мы-то вообразили, что негры украли деньги!

Я так и обомлел.

— Да, — отвечал герцог тихо, с сарказмом, — это правда — «мы вообразили!..»

Прошло с полминуты молчания.

— По крайней мере, я так думал, — протянул король.

— Напротив, это я думал! — отвечал герцог таким же тоном.

Король сердито вскинулся на него:

— Послушайте, Бриджуотер, на что вы намекаете?

— А! Уж если на то пошло, — огрызнулся герцог, — то позвольте вас спросить, на что вы намекаете?

— Вздор! — проговорил король саркастически. — Не знаю, может быть, вы спали и сами не ведали, что творили!

На этот раз герцог совсем взбесился.

— Бросьте вы эти штуки — за кого вы меня принимаете, за дурака, что ли? Уж не воображаете ли вы, что я знаю, кто спрятал деньги в гроб?

— Да, сэр, я в этом уверен, потому что вы сами это сделали!

— Врешь!.. — И герцог бросился душить его.

— Прочь руки! Оставьте меня! Я беру свои слова назад…

— Сперва признавайся, что сам припрятал деньги, надеясь улизнуть от меня на этих днях, а потом вернуться и забрать весь мешок себе.

— Постойте минуточку, герцог, ответьте мне на один вопрос, честно и открыто: если вы не клали деньги в гроб, так прямо и говорите, я вам поверю и извинюсь…

— Ах ты, старый мошенник! Не думал я их прятать туда, ты это сам хорошо знаешь! Ну что, доволен?

— Ладно, я вам верю. Но ответьте мне еще на один вопрос — полно беситься! — не было ли у вас на уме стащить деньги и припрятать их?..

Герцог сперва ничего не отвечал, но немного погодя он сказал:

— Все равно, была у меня такая мысль или не была, во всяком случае, я этого не сделал. А вот ты не только это задумал, но и сделал…

— Умри я на месте, если это я! Честное слово! Не скажу, чтобы я не хотел этого сделать, потому что это была бы неправда, но вы, то есть я хочу сказать… кто-то опередил меня.

— Это ложь! Ты сам спрятал деньги и сейчас признаешься, или…

У короля забулькало в горле.

— Будет! Довольно! — прохрипел он, — Сознаюсь!

Я очень обрадовался, услышав это; у меня отлегло от сердца.

— Попробуй еще отнекиваться, — проговорил герцог, — утоплю, как собаку! Ладно, сиди и хныкай, как младенец, — так тебе и нужно после всего, что ты натворил. Я еще не видывал такой жадной акулы — все готов себе забрать, — а я-то все время доверял тебе, словно отцу родному! И как тебе не стыдно было стоять тут же, слушать, как обвиняют бедных негров, и не вымолвить ни слова в их защиту? Я чувствую, как я был глуп и смешон, поверив этому вздору. Черт тебя подери! Понимаю я теперь, зачем ты так настаивал на пополнении недостачи: ты хотел забрать даже и те деньги, которые я заработал спектаклем, — словом, одним духом проглотить все!

Король робко возразил, продолжая хныкать:

— Однако, герцог, ведь это вы сами захотели пополнить недостачу, а вовсе не я!

— Молчать! Я не желаю больше с тобой разговаривать! — крикнул герцог, — Теперь видишь, что из этого вышло? Свои деньги они вернули, да еще вдобавок и наши все прихватили, нам ничего не оставили, кроме двух-трех монет. Ступай, ложись спать и не смей мне заикаться про недостачу, пока жив!

Король смиренно юркнул в шалаш и ради утешения припал к своей бутылке; а вскоре и герцог принялся за свою; не прошло и получаса, как оба нализались в стельку; чем больше они хмелели, тем нежнее становились друг с другом и, наконец, захрапели, обнявшись. Оба были сильно пьяны, но, насколько я заметил, король все-таки твердо помнил, что нельзя отнекиваться насчет того, будто он спрятал мешок с деньгами. Эта мысль доставила мне большое удовольствие и облегчение. Разумеется, чуть только они захрапели, мы разговорились с Джимом, и я рассказал ему все.