— Ну, этот не пропадет… Если только не зарвется.
— Может, зайдем к нему? Пивом угостит, — сказал Володька.
— Нет. Я этих блатных не люблю, насмотрелся. Вот говорят, хорошо они воевали. Вранье! Были у меня в отделении… А Толька… Помнишь, как разоделся он сразу, когда при санчасти поваром устроился? Сапожки хромовые и прочее. Ну его, — махнул он рукой.
— И у меня Гоша такой был, классный разведчик, — не согласился Володька.
— Бывают исключения, но вообще-то дерьмо они, эти урки, — заявил Казаков.
Они поговорили еще кое о чем, и Володька проводил Казакова до Колокольного переулка, где тот жил почти напротив родного Дзержинского военкомата. Обменялись, конечно, телефонами, решили почаще встречаться, потому как двое их пока, не считая Толика, из дальневосточного мирного полка. Но, увы, частых встреч как-то не получилось.
Совершенно неожиданно на Садово-Сухаревской, около Склифосовского, он прямо-таки наткнулся на Майку, идущую с мужем… Володька рванул в сторону, но она окликнула его, и ему ничего не оставалось, как подойти к ним.
— Олег, — обратилась она к мужу, — это мой школьный товарищ Володя Канаев. Познакомься.
И Володьке пришлось жать протянутую руку, любезно улыбаться этому пожилому мужчине с холеным тонким лицом, с сединой на висках, мило и ободряюще глядевшему на смущенного Володьку.
— Кстати, Олег, Володька командовал разведвзводом… Ты же хотел писать о разведчиках…
— Действительно, задумал одну вещицу… Я мало пробыл на фронте, демобилизовали по болезни, но кое-что повидал. Сюжет у меня есть, но не хватает деталей… Если бы вы согласились помочь мне, Володя, был бы благодарен. — Он вопросительно поглядел на Володьку.
— Не знаю, смогу ли рассказать что-нибудь интересное, — замялся Володька.
— Ну, интересное мы придумаем, а вот поговорить о житье-бытье вашего взвода, о каких-то конкретных случаях, о бытовых деталях было бы полезно. Заходите к нам, не откладывая в долгий ящик. Посидим, побеседуем, — он ждал ответа, а Володька переминался с ноги на ногу, безуспешно придумывая какую-нибудь вескую причину для отказа.
— Приходи, Володька, — подтвердила Майя. — Тебе, наверно, удобнее зайти в Коптельский, ближе от дома? Я позвоню, и мы договоримся. Хорошо?
— Хорошо, — промычал Володька и заспешил прощаться.
Ему было неудобно… Ведь именно в Коптельском и случилось то, видимо неизбежное. Правда, увы, не совсем так, как снилось ему на Дальнем Востоке, проще и обыкновеннее, без того ощущения невероятного счастья, но было. И вот он стоял минуту назад перед ее мужем, не таким старым, как она говорила, стоял смущенный, чувствуя себя виноватым.
Почему Майка не прошла мимо? Видела же, как рванул в сторону. Зачем познакомила? И была еще такая спокойная, веселая, лукаво на него поглядывала, забавляясь, видно, его смущением. Все это Володьке было неприятно, и на другой день он позвонил ей.
— Зачем ты меня остановила? — сразу начал он.
— Познакомить с Олегом, — не задумываясь, ответила Майка.
— Для чего это?
— Глупенький, — пропела. — Олег, и верно, задумал повесть о разведчиках. Ну и нам спокойнее — школьные друзья. Сможешь заходить когда угодно. Все будет проще.
— Не проще, а наоборот, — вспыхнул он.
— Ревнуешь к мужу? Это уже глупо.
— Я не ревную… Просто неудобно…
— Ну, знаешь, — протянула она. — Тебе в монастырь надо идти, — и засмеялась. — Думаешь, мой Олег — безгрешный ангелочек? Отнюдь… Приходи к нам и ни о чем не беспокойся.
— Я не приду, Майя, — сказал он твердо и повесил трубку.
Слова Майки, что ее муж не ангел, не сняли с Володьки чувства какой-то виноватости перед этим человеком, и даже мелькнула мысль, не прекратить ли вообще с ней встречаться, хотя и понимал, как трудно ему будет.
Вечером он сидел у себя в комнатке, курил и думал об этом. Потом его мысли перескочили на повесть о разведчиках, которую собирается писать Майкин муж. Он недоумевал, как же ее писать с чужих слов, не испытав, что это такое — выползти на освещенную ракетами нейтралку и ползти, ползти, укрываясь то за одним трупом, то за другим, прижимаясь и ежесекундно ожидая пулеметной очереди, которая то ли минует тебя, то ли нет… Да, нейтралка всегда полна убитых — и наших и немцев, ведь в этой войне не было никаких перемирий, хотя бы на час-два, чтобы каждая сторона могла убрать своих, а попытки сделать это всегда кончались новыми жертвами. Но убитые помогали разведчикам: переползая от одного к другому, прячась за ними, и удавалось незаметно добираться до немецких траншей. Да, помогали, но трудно было отделаться от мысли, что и ты можешь остаться на этом поле вместе с ними…
Потом Володька подумал: что разведка? Вот рассказать бы о штрафном! И его мысли перекинулись к тому страшному рассвету.
…После слов Генки Атласова «Была не была!» разговор угас. Все молча смолили самокрутки. Через полчаса вернулся капитан Ширшов и сказал:
— Наше предложение командованием принято.
Он не сказал «мое предложение», сказал «наше», и всем в землянке показалось, что и верно, они все надумали эту предрассветную отчаянную атаку без перебежек.
— Начнем затемно. Вначале ползком, пока немцы не обнаружат. Надеюсь, метров двести — триста мы таким макаром продвинемся, ну а потом… Потом только бегом, молча, без «ура» и перебежек, — тихо, но отчетливо произнес Ширшов. — Сейчас комбат и его заместитель доводят до всех это решение. Итак, товарищи, все зависит от нас самих. Возьмем деревню, возможно, искупим свою вину. Понимаете?
— Ясненько, капитан, — воскликнул Генка.
— Мне надо быть первым, — вырвалось у Вадима, видать, непроизвольно, так как он сразу смутился, покраснел и опустил голову.
— Даешь, младшой, — усмехнулся Генка.
— Всем надо быть первыми, — спокойно и веско бросил Ширшов, словно точку поставил.
Заснуть Володька не мог. Не спали, как казалось ему, и остальные. Так, подремывали, может, с потухшими цигарками в зубах. Часто ворочался и покряхтывал подполковник, несколько раз постанывал Вадим, иногда глубоко вздыхал Атласов. Капитан Ширшов сидел у печурки, глядел в огонь и беспрерывно курил.
Тихое «подъем» сразу подняло всех на ноги. После тепла землянки обожгло холодом. Холодом изнутри и снаружи — наступает самое главное. Сейчас они выйдут к полю и… поползут… А затем атака !
В штрафбате, хоть и числился он батальоном, было около полутораста человек — не густо… Подтянувшись к кромке леса, держа интервал, по шепотливой команде «вперед», передаваемой по цепи, они поползли…
Поле было в серой предрассветной дымке… Немецкие ракеты все реже и реже взлетали в небо, уже бессильные пробить своим светом предутренний туман. Батальон полз, полз быстро; умело хоронясь за трупами, и Володьке думалось, что метров на двести, если не больше, они продвинулись. Деревня все яснее и яснее вырисовывалась острыми крышами изб… Скоро, скоро надо будет подниматься в атаку… Рядом полз Генка, с другой стороны Вадим, подполковник приотстал — возраст.
— Ну, значит, в последний, решительный? — прошептал Генка, криво усмехнувшись.
И сразу же после его слов с левого фланга немецких позиций застрочил трассирующий пулемет. Красные нити заметались над людьми — надо подниматься. Без всякой команды, как один, поднялись с земли и побежали… Поначалу бежали молча, потом кто-то выматерился, а за ним и другие…
Немцы усилили огонь. Вся немецкая передовая расцветилась огоньками выстрелов, но рев матерных вскриков, густо нависший над полем и перекрывающий, пересиливающий пулеметный бред, дал понять немцам, какое подразделение прет на них, и огонь начал угасать, а мины, перелетая, рвались уже позади батальона. Володька видел, как немцы стали покидать свои позиции — орущие, с разодранными ртами и налитыми кровью глазами штрафники приближались к их окопам.
Володька бежал, запыхавшийся от быстрого, безостановочного бега, но внутренне почему-то очень спокойный, почти уверенный, что его сегодня не убьют… Соскочив в немецкий окоп, он наткнулся на здоровенного фрица, бросившегося к нему с винтовкой, нацеленной штыком в живот. Вот когда впервые за всю войну пригодилось Володьке фехтование на штыках, которым с увлечением занимался в дальневосточном полку, он отбил вниз винтовку немца, и ее штык только чуть скользнул по ноге. Ударом приклада по виску свалил его, а потом выстрелил в упор. Из всего этого оставалось в памяти лишь одно — аккуратная заплата на брюках немца, которую увидел, когда распахнулась шинель. Выскочив из окопа, он побежал дальше, догонять других, уже забрасывающих гранатами избы деревни…
Немцы выбегали полураздетые, отстреливались, но штрафников уже не остановить — минут через двадцать деревня, за которую положили столько жизней, была взята!
Несколько десятков человек в запале боя бросились преследовать немцев уже за деревней, но их остановили. Подоспевший к тому времени станковый пулемет расстреливал бегущих в спину, пока не добежали они до небольшого леска и не скрылись в нем… Все было кончено. Была победа !
Володька снял сапог, хотел задрать штанину, но рана оказалась почти у самого бедра. Пришлось спускать бриджи. На левой ляжке, залитой кровью, он увидел рваную полоску сантиметров в пять, но, по всей видимости, не очень глубокую. Достав индивидуальный пакет, он перевязался сам и, чуть прихрамывая, пошел к капитану Ширшову, стоящему рядом с командиром штрафбата. У того было радостное раскрасневшееся лицо, кубанка набекрень еле держалась на голове, а выбившийся светлый чуб полоскало ветерком.
— Вышло, черт возьми! Вышло! Ну, капитан, прошла твоя задумка. Благодарю, — говорил он Ширшову, а когда увидел прихрамывающего Володьку, спросил: — Что, долбануло? Сильно?
— Ерунда. Царапнуло штыком ляжку.
— Все равно искупил кровью. Иди в тыл… Надо же, взяли все-таки! Эту деревеньку чертову! Взяли!
Володька побрел уже спокойным, неспешным шагом через то поле, по которому они неслись всего полчаса тому назад, и даже не верилось в это, будто все во сне… Потерь в батальоне было немного, но все же несколько убитых увидел он на поле. И среди них Вадима. Он лежал на спине с полуоткрытым по-детски ртом, раскинув как-то беспомощно руки… Володька нагнулся, закрыл ему глаза, накрыл лицо шапкой. Потом взял его винтовку и двинулся дальше. Очень жалко, конечно, этого мальчика, но столько смертей уже видел Володька, что притупились чувства, да и знакомы-то были они всего два дня…
— Погоди, старшой! — услышал он сзади крик, сразу узнал голос и остановился.
Генка с перевязанной рукой подошел и с расплывшейся по всему лицу улыбкой обнял Володьку.
— А молодцы мы! А? Разве не так? Здорово мы их, гадов, разделали!
— Здорово! — ответил Володька. — Тебе свернуть?
— Да. Самое время покурить.
Они присели прямо на землю и запалили. И только тут почувствовал Володька огромное облегчение — бой позади, вину искупил… Теперь неделька санбата, а там резерв, формирование… На месяц-два уйдет от него война. А красноармейскую книжку, выданную ему, как и остальным, где записано: звание — старший лейтенант, должность — рядовой, подразделение — штрафной батальон, сменят на офицерское удостоверение.
— Повезло нам, Генка! — Володька хлопнул его по плечу.
— И не говори.
…Кто-то ухватил Володьку сзади и ладонями закрыл глаза.
— Кто? — спросил он, стараясь освободиться от крепко держащих его рук.
— Не узнаешь, командир? — прошепелявил знакомый голос.
— Гошка! — радостно вскрикнул Володька, узнав своего бывшего разведчика.
— Он самый, командир! Во где встретились! — Гошка отпустил руки, повернул Володьку к себе. — Живой, значит? С рукой что?
— Отняли полпредплечья.
— В штрафном долбануло?
— Нет. Там я легко отделался… А тебя-то как выходили? Вроде бы мертвого притащили — две пули в грудь, одна почти у сердца. Мне в санвзводе говорили, не выживешь.
— Живучий я оказался… И еще воевал.
— В разведке опять? — спросил Володька.
— Где же еще мне? Сами знаете, разведчиком был классным… А что вытащили тогда с поля, век буду помнить.
— Брось выкать, Гошка. Не в строю.
— Привык, товарищ командир. Уважал я вас очень. Вот выпьем сейчас на брудершафт, тогда, может…
— С деньгой у меня туговато, Гоша…
— А я на что? Думаете, у Гошки денег нет? Во-о, — он похлопал по оттопыренному карману гимнастерки. — И у вас, командир, будут. Я такое дело открыл…
— Ты проездом в Москве?
— Нет. Живу у одной девахи. Ладно, командир, где тут шалман поближе? Зайдем, и Гоша все по порядку вам выложит.
— Пошли. У бывшего торгсина «деревяшка» есть. Они быстренько дотопали до пивнушки. Гоша оглядел незавидное сие заведение, поморщился.
— Мне, командир, хотелось угостить вас в хорошем месте, чтоб посидеть можно было, а тут… — он брезгливо махнул рукой.
— Не будь фрайером, Гоша. Сойдет и это, — усмехнулся Володька.
— Нет, лейтенант… «Бабки» у Гоши есть, такая встреча и… в забегаловку. Не пойдет. Я вас в ресторан поведу, а пока поговорим где-нибудь.
Они отошли от пивной и направились к бульвару… По дороге поговорили о делах минувших, о ребятах, которые неизвестно теперь где, живы ли, покалечены ли или уже и косточек не сыщешь, потому как война долгая еще была после того, как расстались они. Выйдя к Сретенским воротам, присели на скамеечку. Гоша развалился, небрежным жестом вынул пачку «Беломора», протянул Володьке.
— Теперь о деле, командир. Ты только не брезгуй. Дело чистое. Ни обмана, ни воровства — одна солдатская находчивость… Я же завязал, хватит! Надоело по тюрягам сидеть, да и война мозги прочистила. Я себя на ней только человеком и почувствовал — нужным, знаменитым даже. Сам знаешь, полковники за ручку здоровались… А за того обера сам комбриг расцеловал. Помнишь?
— Помню, — улыбнулся Володька, которому было хорошо с Гошкой.
— Так что дело чистое, командир… Ну, конечно, временно все это. Вот распишусь я с дивчиной этой, получу прописку и на работу буду устраиваться, а пока и погулять можно. Можно, командир? Разве не заслужили?
— Заслужили… Девчонку-то хорошую нашел?
— Любовь закрутил настоящую, командир. Поздравь… — в его голосе была нежность и даже какое-то удивление.
— Поздравляю, Гоша…
— Засохли мы, командир, без баб на войне… Ведь она, женщина, не только для тела нужна — и для души тоже. Я баб с пятнадцати лет знал, да что толку, не то все это… — Гоша задумался, а для Володьки внове были Гошины рассуждения. Таких разговоров в разведвзводе не вели. Там не до лирики. — Ну, пойдем, — стряхнул с себя задумчивость Гошка.
— Куда?
— К трем вокзалам. Время есть?
Володька кивнул — чего-чего, а времени у него вдосталь.
Отзывы о сказке / рассказе: