Около Деева и Володьки девицы не вились, оба без погон, без орденов и медалей, столик их был скромным, да и заняты они своим разговором.
— После всего, Володька, что мы хватили, гулять бы нам хоть полгодика напропалую, ан не на что, — Деев обвел взглядом веселящийся зал.
— Тебе охота учиться? — спросил вдруг Володька.
— Наверно, да, — задумчиво сказал Деев, разгоняя рукой дым от Володькиной папиросы, а потом, вздохнув, добавил: — Что мне еще остается? Чем черт не шутит, быть может, удастся сказать свое слово в архитектуре, оставлю, так сказать, след…
— А мне что-то неохота, — протянул Володька. Деев понимающе глянул на него.
— Надо же, Володька.
— Для чего? — В глазах Володьки была тоска.
— Ну как для чего? — встрепенулся Деев. — Высшее образование, специальность…
— Только для этого? Скучно… — он выдохнул дым и смял докуренную папиросу.
— Придумал более веселое?
— Ни черта я не придумал! Понимаешь, после того, что мы сделали, все остальное кажется мне какой-то мелкой возней — институт, учеба, потом работа… — Он замолк, разливая пиво. — У меня такое ощущение, что главное в жизни нами уже совершено, а дальше… дальше пойдет что-то малоинтересное.
— Тебе что, здорово интересно было на войне? — осклабился Деев.
— Представь себе, да. Тяжело было, страшно, но — интересно.
— Хреновину порешь! Вы с Сергеем любили философию разводить по любому поводу, вот и теперь чушь городишь. Может, в штабах тыловых или где-нибудь около фронта и было кой-кому интересно, а на передовой… — он задумался. — Знаешь, идиоты мы были все-таки, мальчишки сопливые! Сами под пули лезли! Разве не так? — У Деева запрыгали губы, и он опрокинул стопку.
— Не так! — стукнул по столу Володька. — Мы выше себя брали!
— А ну тебя! Романтик ты моря, — пренебрежительно бросил Деев.
Вышли они из ресторана нельзя сказать чтобы пьяные, но сытые , и это ощущение сытости пьянило больше, чем водка
— Зайдем к тебе, хочу твою маму повидать, — сказал Деев, и они отправились к Володьке домой
Володькина мать обняла Деева, поцеловала, но ни словом не обмолвилась о ранении. Деев, видимо, оценил это и, когда благодарил ее за теплые письма и посылку, не мог сдержать дрожь в голосе, даже прослезился, чем очень удивил Володьку. Грубоватый, всегда насмешничавший над другими, с излюбленным своим словечком «засранец», Деев вдруг размяк, растрогался и был совсем не похож на себя.
— Вова, ты знаешь, что этот молодой человек, — она показала на Володьку, — не желает учиться в архитектурном?
Володькина мать обращалась к Дееву на «ты», так как знала его с третьего класса. С Сергеем же познакомилась, когда ребята были в восьмом, и величала его на «вы».
— Слыхал, — ответил Деев.
— Что скажешь по этому поводу?
— Трудно ему будет…
— Разумеется, но разве из-за этого «трудно» можно бросить институт, в который он поступал два раза?
— Мама, мне и вправду стал неинтересен архитектурный, — вмешался Володька.
— Почему так вдруг? — с недоумением спросила она.
— А вот этого объяснить не могу. Неинтересен, и все, — упрямо повторил Володька и перевел разговор на другое.
Мать не стала продолжать, но Володька понимал ее разочарование — выходило, что он испугался трудностей, а это было не так, действительно архитектура перестала его занимать. И для чего тогда мучиться, учиться рисовать и чертить левой, когда нечем прижать рейсшину, накапать тушь в рейсфедер и прочее, прочее…
Деев начал рассказывать что-то про училище. Вспоминал его плохо, не раз вырывались крепкие словеса, которыми крыл он почем зря всех, начиная от начальника и кончая отделенными. Для Володьки училище прошло легко. После двух лет кадровой службы все было знакомо и оказалось гораздо проще полковой школы на первом году службы.
После ухода Деева Володьке почему-то припомнился капитан из «Нарвы», даривший трофейные часики… Кого же он ему напоминал? Ба, да Генку Атласова, конечно!
Их было пятеро — пожилой подполковник, подтянутый интеллигентный капитан, старший лейтенант с озорными глазками, молоденький лейтенантик и Володька. В коротком ночном марш-броске им было не до знакомства, а теперь вот в землянке при слабом свете коптилки Володька разглядывал тех, с кем завтра идти ему в бой.
За ночь протопали они по раскисшим, в ухабах и ямах проселкам не менее сорока верст, и на коротких привалах было не до разговоров. Сейчас, когда, усталые и промокшие, они бухнулись на пол, застеленный лапником, и долго не могли отдышаться, тоже не до разговоров. Лишь потом, понемногу придя в себя, стали присматриваться друг к другу.
— Ну, давайте знакомиться… Кто за что? Или: «Как вы попали на этот курорт?» — первым начал старший лейтенант, процитировав реплику Кости-«капитана» из фильма «Заключенные». — Закуривайте. — И он широким жестом бросил Володьке, ближнему от него, расшитый кисет, оглядел всех голубыми навыкате глазами.
Неспешно завернув по цигарке, все с наслаждением закурили, но представляться никто не стал — измотаны вусмерть, болтать неохота. Старшой же продолжил:
— Молчите? Ну, я не робкий, начну первый… Звать меня Генка, звание — гвардии старший лейтенант… На курорт этот попал по дурости.
— От большого ума сюда не попадают, — усмехнулся Володька.
— Но я действительно по дурости… Потоптал на отдыхе одну, а она, стерва, с комполка путалась. Ну и началось. Заявила, что я силой, а сама и не рыпалась… — Старший лейтенант затянулся махорочным дымом, помолчал немного, затем продолжил: — Теперь вот искупай кровью! А за что? Сама со мной в лес ночью пошла. Чай, не маленькая, должна соображать, что к чему… Ну, какая моя вина? — развел руками Генка и сплюнул.
— Не понимаете? — тихо спросил сидящий напротив него капитан и прошелся по Генке брезгливым взглядом.
— Ни черта!
— Завтра поймете… Под пулями.
— Не знаю, как другим, а нам это не впервой. Мы в штабах не отсиживались, — отпарировал Генка, и ему нельзя было отказать в наблюдательности: капитан, и верно, был похож на штабника. Потом с улыбочкой поинтересовался: — А вот вы за какие такие подвиги в нашу компанию попали?
— Рассчитался с мерзавцем вроде вас, — спокойно и так же тихо ответил капитан.
Генка вскочил, ударился головой о потолок, матюкнулся, и всем показалось, что он бросится сейчас с кулаками на капитана, но удержался и только процедил угрожающе, с кривой усмешечкой:
— Знаешь, капитан, я к таким ласковым прозвищам не привык.
— А вы привыкайте, — спокойно бросил капитан, затем, обернувшись к остальным, добавил: Словцо-то какое выдумал — потоптал. А невдомек было, что девушка эта в армию, на фронт пошла ему же помогать, его раны перевязывать… Может, и полюбить его хотела, а он… в лес и потоптал… Подлость!
Генка окинул всех вопрошающим взглядом, стараясь угадать реакцию. Подполковник, лежавший в углу, видно, дремал, молоденький лейтенант стыдливо опустил глаза, Володька бросил недокуренную цигарку в сторону Генки и прохрипел:
— Знал бы, не взял табаку у тебя ни крохи. Один такой тип сейчас в госпитале коряжится.
— По вашей милости в госпитале-то? — спросил капитан, улыбнувшись.
— По моей…
— Понятно, — и капитан вроде участливо посмотрел на Володьку.
— Что вы, ребята? Что вы? Ведь сама в лес меня потащила… Ладно, завтра в бой вместе идти, ссориться нам ни к чему. — Генка говорил растерянно. Не ожидал, видно, общего осуждения.
Володька после участливого «понятно», сказанного капитаном, расположился к нему и подвинулся ближе. Капитан протянул руку.
— Ширшов Иван Алексеевич.
Володька крепко пожал руку и тоже представился. Они помолчали, потом капитан наклонился к Володьке.
— Вот вы сказали, что от большого ума сюда не попадают. Может быть, — он задумался. — Я поначалу тоже так думал: погорячился, безрассудно поступил. А потом поразмыслил — нет, правильно…
— А за что вы? — спросил Володька осторожно, добавив: — Если не хотите, не рассказывайте.
— Тайны никакой нет… Представляете, сижу в блиндаже, слушаю доклад командира взвода разведки, и вдруг выстрелы! Выбегаю, перед строем немцев, которых разведчики приволокли, стоит какой-то пьяный майор, причем не из нашей части, хлопает из пистолета поверх голов, чуть ли не пилотки с них сбивает… Один здоровый рыжий немец мундир рванул, хрипит: «Шиссен, сволошь!» Я к майору: «Прекратите безобразие! Нечего над пленными издеваться!» За руку хватаю, пытаюсь пистолет вырвать, а он уже мало что соображает и… в меня. Промазал. Ну тогда я… из его же пистолета…
— Насмерть? — спросил Володька.
— Нет, к счастью. Ранил.
Как ни тихо говорил капитан, Генка услышал и, усмехнувшись, процедил зло:
— Самосуд, значит? Хорош штабник! А не подумал, капитан, что у этого майора, может, семья немцами загублена или еще что…
— Ничто не дает права издеваться над безоружным. Есть соответствующие приказы в отношении военнопленных.
— Приказы? — насмешливо повторил Генка. — А они, гады, не издеваются над нашими? Уж больно добренький вы, капитан. А «Убей его!» разве забыли?
— В бою, старший лейтенант. В бою! — отрезал капитан Ширшов.
Разговор на этом заглох… Пожилой подполковник, умученный маршем более других, закрыл лицо воротником шинели и ни на что не реагировал. Лейтенантик с розовым личиком, назвавшийся Вадимом, сидел в углу, сжавшись комочком, и неумело докуривал цигарку, часто покашливая, и в разговор не вступал, занятый, видимо, своими мыслями, пока капитан Ширшов не спросил его:
— Вы, наверное, недавно в армии?
— Да, всего полгода…
— Что же натворили? — мягко задал вопрос капитан.
— Я? Не спрашивайте! Такая получилась история, — Вадим махнул рукой и еще больше вжался в угол землянки.
— История! — усмехнулся Генка. — Струсил небось, вот и вся история.
— Нет, не струсил! — почти вскрикнул Вадим, приподнявшись, а потом добавил угасшим голосом, опять вжимаясь в угол: — Хуже, я приказ не выполнил.
— Хорош, голубчик! — воскликнул Генка.
— Почему же не выполнили? — спросил капитан, невольно убирая мягкость в голосе.
— Он… он показался мне… явно преступным… — не совсем уверенно произнес Вадим.
— Без году неделя как в армии, а уже ему показалось , — с издевкой сказал Генка.
— Да, показалось, — увереннее повторил лейтенант и обвел всех взглядом. — Понимаете ли, мой взвод посылают в наступление первым, причем только мой взвод… А до нас батальон наступал и… весь на поле остался… Разве это не преступно?
— В штаны наложил, ясно, — пренебрежительно бросил Генка.
— Говорю, не струсил я! — Вадим покраснел, голос его дрожал. — Я ротному сказал — один пойду, а людей не поведу. И пошел бы…
— Фазан ты… Раз приказ такой дали, значит, какие-то соображения у начальства были. Может, ты своим взводом отвлечь внимание немцев должен был или еще что… Скажи, струсил, — Генка глядел презрительно.
— Нет! Честное слово, нет! — почти вскрикнул Вадим. — Вот увидите завтра.
— Завтра… — пробурчал Генка. — Завтра трусить не придется… Завтра только вперед. — Он сжал пальцы рук, и блеск его нагловатых глаз потух.
И всех прихватило этим «завтра»… Представилось запорошенное мокрым снежком поле, на котором будут они как на ладони, и страшная жгучая команда «вперед», не оставляющая надежд. Володька завернул еще цигарку и жадно затянулся. Вадим побледнел. Заворочался в углу немолодой подполковник. Смачно сплюнул Генка. Хрустнул пальцами капитан. Стало тихо, тихо… Эта тишина была неприятна, она угнетала, и потому, когда капитан Ширшов сказал, что неплохо бы подумать, как будут они действовать завтра, все облегченно вздохнули, а Генка сразу кинулся в спор:
— Чего думать, капитан? Оперативный план наступления, что ли, будем разрабатывать? Эх, все от своих штабных замашек не избавишься, начальничек. Рядовые мы теперь! Наше дело телячье — куда погонят, там и пасись. Винтовочку в руки — и ать-два! От карандашика надо отвыкать, капитан.
— Да, пожалуй, нам думать нечего, — заметил Володька.
— Думать всегда надо, — не согласился капитан Ширшов. — Вы, конечно, понимаете, что никакой поддержки не будет. Командование и не рассчитывает, что мы возьмем этот населенный пункт. Цель другая — разведка боем, как вы сами догадываетесь. — Ширшов обвел всех взглядом, немного помолчал, а потом огорошил: — А если мы эту деревню возьмем?! Что тогда?
— Брось, капитан, — махнул рукой Генка. — Слыхал я, что здесь не одна часть наступала и ни хрена не вышло… Лично у меня только одна мыслишка — ранило бы, да не очень сильно. Искупил кровью, и все.
— Если мы возьмем ту деревню, то вину может искупить весь батальон, а не только те, кого ранит. Ясно? — И капитан Ширшов уперся взглядом в Генку.
— Вот ты как, капитан, завернул, — пробормотал Генка недоверчиво. — Такое дело обмозговать, наверно, стоит. А ты что, старшой, думаешь? — повернулся он к Володьке.
— Во-первых, как нам ее взять? Потом, почему вы, капитан, решили, что нам за это вину скостят?
— Я не решил, а высказал предположение. А вот как взять, об этом и думаю. Ведь целый офицерский батальон! Стоит же он чего-то!
Пожилой подполковник перестал посапывать, опустил воротник и повернулся к ним — заинтересовался, видать, разговором. Вадим глядел на Ширшова широко раскрытыми глазами.
— А что? Давайте возьмем! Во будет здорово! — вырвалось у него. — И всех отпустят…
— Ну куда ты лезешь, фазан? — уже добродушно остановил его Генка.
Но у остальных не вызвал улыбки наивный лепет Вадима, наоборот, они насупились, задумавшись о том, что ждет их завтра, точнее, уже сегодня на рассвете, а Вадим подвинулся ближе к Володьке, который казался ему доступнее других.
Отзывы о сказке / рассказе: